Хотя экономия на круизной команде и экскурсионном обслуживании и позволяла существенно снизить цены, всё равно предложение превышало спрос. Выбирая между выживанием и речными путешествиями, всё больше соотечественников склонялось в пользу первого.

Содержать излишки флота становилось чересчур накладно. Более-менее комфортабельные суда и те, что могли продолжать ходить без капитального ремонта, пытались удержать в строю. Остальные, в первую очередь совсем старые, списывались, шли на утилизацию или вовсе бросались в затонах.

Начиная с 1991 года, один за другим ушли на покой пароходы. Следующими сокращались двухпалубные теплоходы 305-го и 785-го проектов. И если с десяток сохранившихся из серии в 47 судов «пузырей» триста пятого проекта обрели вторую жизнь со стильным статусом «винтаж», продолжая ходить круизами и сегодня, то после крушения «Булгарии» в 2011 году на всех оставшихся дизель-электроходах семьсот восемьдесят пятого проекта был поставлен крест. Ныне эта глава речного пассажирского флота закрыта окончательно.

Печальная участь постигла и более молодые трехпалубные теплоходы проектов «588» и «26-37». С каждым годом число бортов неуклонно уменьшалось. Речи о самостоятельном строительстве пассажирского флота в то десятилетие, мне кажется, не шло вовсе. Даже последние построенные в ГДР в 1991 году по заказу СССР четырехпалубники 302-го проекта из-за невозможности выкупа были направлены в другие страны.

Однако, возможно, именно перепрофилирование теплоходов для маршрутных рейсовых перевозок удержало многие суда на плаву и спасло их от списания.

В конце концов, все плывущие такими рейсами пассажиры – вчерашние любители круизов. Отсутствие экскурсий не отменяло возможности любоваться дивными пейзажами и волшебными закатами. Если позволяла погода, находиться на палубе можно было круглосуточно, а буфет предлагал более-менее приемлемый ассортимент напитков. Ну и всегда можно было пойти в ресторан: меню завтрака, обеда и ужина традиционно различались по предложению и наполненности – учитывалось время суток.

Два круиза, совершенные на «Константине Федине» в 1989-м и 1990-м годах, открыли нам все прелести и достоинства этого вида отдыха. Отсутствие личного автотранспорта автоматически исключало для нас проведение отпуска «на колесах». Железнодорожные трансферы позволяли рассчитывать лишь на перемещение из точки А в точку Б, где дальше необходимо было бы самостоятельно планировать смену обстановки: надолго оставаться в одном месте родители считали скучным, а такой вариант нам не подходил.

Речной круиз позволял совместить два в одном: отвлечение на несколько дней от ежедневной бытовой рутины и постоянную смену картинки вокруг. По этой причине мы решили во что бы то ни стало постараться и в этом году совершить теплоходную вылазку.

Оценка стоимости круиза показала, что такой формат мы не тянем. Выход нашелся неожиданно: по весне папа попал в командировку в какой-то волжский город, откуда вернулся в Саратов на рейсовом теплоходе. Эврика!

Более пристальное изучение расписаний показало, что волжская акватория предлагает два основных маршрутных направления: Москва – Астрахань и Пермь – Астрахань. В ежедневном формате через Саратов гарантированно идет теплоход в каком-то из этих направлений. Из трех городов в Москве мы уже бывали дважды, отчего столичное направление отпало. Ни в Астрахани, ни в Перми мы не бывали, поэтому здесь выбор определился жребием. Слепой случай настаивал на Перми. Что же, перечить воле жребия дело неблагодарное, значит, идем в Пермь.

Отпуска родителям удалось синхронизировать на август. Первая попытка уплыть была запланирована на седьмое число: в этот день следовавший из Астрахани в Пермь абсолютно неизвестный мне теплоход «И. И. Шишкин» (ранее в наших круизах я его не встречал) должен был останавливаться в Саратове для высадки-посадки пассажиров.

В связи с отсутствием круизной команды процессом регистрации и расселения пассажиров занимался первый помощник капитана. Помимо прямых должностных обязанностей, на него было возложено отслеживание динамики пассажиропотока судна. Зачастую во временные помощники он привлекал кого-то из матросов, призванных быть посредниками между ним и пассажирами.

Когда старпом зарегистрировал нас в трехместной каюте и выдал ключи, мы отправились распаковывать чемоданы и располагаться. По поводу четвертого места с нами должны были связаться позднее, после отплытия. Помочь поселиться нам выделили того же матроса, который встретил нас у трапа.

Выделенная каюта располагалась в самом носу главной палубы, была первой в ряду по левому борту, по соседству с видеосалоном (добрый знак, на мой взгляд). Из особенностей – отсутствие какой-либо палубы за окном. Конструкция была такая, что наша и еще несколько следующих кают находились непосредственно по борту судна, как в морских лайнерах. Большое окно могло открываться настежь крутящейся ручкой, а под ним располагался совсем небольшой столик.

В трехместной двухъярусной каюте я оказался впервые. Одну стенку, по аналогии с двухместной двухъярусной каютой «Федина», занимали две полки, размещенные одна над другой. Радовало, что они были без боковых стенок: это позволяло вытянуться на них в полный рост. Стенка напротив была занята еще одной кроватью, шкафом и миниатюрным умывальником с холодной и горячей водой. Общие душевые и туалеты располагались на палубах.

Несмотря на свои небольшие габариты, каюта не выглядела тесной, а за счет отсутствия за окном прогулочной зоны, она была очень светлой. За небольшое неудобство можно было принять отсутствие каких бы то ни было полочек, на все случаи жизни был лишь один небольшой столик. При необходимости, конечно, полку можно было выделить в шкафу, хотя это было и не совсем удобно.

Нас с сестрой выгнали из каюты практически сразу же, чтобы не мешали размещаться, и мы пошли прогуляться по теплоходу. Первое впечатление было самым радужным. С отсутствием санузла в каюте мы смирились еще дома, так что для нас это не стало неожиданностью. В конце концов, определенный опыт длительных железнодорожных переездов у нас имелся, а наличие душевых и вовсе переводило теплоход на ступень выше по комфортабельности относительно поезда.

Теплоход и выглядел, и был на самом деле совсем маленьким, будто игрушечным. По борту средней палубы мы обошли его за считанные минуты и вернулись в каюту. Родители к тому времени уже закончили с распаковыванием вещей и были готовы присоединиться к изучению нового теплохода. В каюте было решено остаться нам с мамой, а папа переходил в статус «подселенца» – к кому и куда, это еще предстояло выяснить.

Отправление в рейс приближалось, и, памятуя о традиции провожать город на палубе, мы выбрали там самое верхнее, солнечное местечко. Рядом с нами вторым бортом стоял также двухпалубный «Борис Чирков», а к нему присоединился еще и третий теплоход – трехпалубный «Генерал И. Д. Черняховский». «Шишкин» был и ниже, и короче их обоих, из чего я сделал вывод, что наш проект был следующим этапом по габаритам (и, возможно, по комфортабельности) после колесного флота. Даже соседний двухпалубный «Чирков» выглядел более массивным и солидным по сравнению с нашим «худосочным» корабликом.

До отплытия оставалось минут пятнадцать, и мы снова решили пройтись по теплоходу. Оказывается, папа возвращался из командировки на «Композиторе Глазунове» такого же проекта, что и «И. И. Шишкин». По этой причине сейчас он вызвался быть нашим провожатым и показать основные локации теплохода: туалеты, закутки с «титанами», музыкальный и видеосалон (последний мы и сами нашли первым), а также буфет и ресторан.

Снаружи грянула музыка, и началась «движуха». Массовое отправление в рейс в половине третьего протрубили сразу три теплохода, стоявшие в нашем ряду. Матросы ловко орудовали швартовыми, поочередно отвязывая концы и освобождая суда от канатного плена. Один за другим, толкаясь и царапая кранцы, речные исполины разворачивали свои корпуса прочь от причала, навстречу волнам и ветрам. Оба наших соседа отправились на юг, а мы повернули к мосту. Стало быть, компанию составит нам лишь облезший танкер, что успел проскочить мимо набережной Саратова, пока мы отчаливали, и оказавшийся метрах в пятистах перед нами.

Когда теплоход прошел под саратовским мостом через Волгу, мы решили вернуться в каюту в ожидании окончательного решения вопроса расселения четвертого постояльца. Помимо этого, папа собирался решить и еще один немаловажный вопрос – обратные билеты. Пока что у нас на руках были билеты только до Перми, вопрос с возвращением оставался открытым.

Вернулись как раз вовремя. Буквально несколькими минутами позже в каюту постучали. На громкий ответ «Открыто!» дверь отворилась, и в каюту заглянул наш старый знакомый – молодой матросик, встречавший нас у трапа и провожавший в каюту.

– Здравствуйте, меня Иван зовут, – смущаясь, тихонько пролепетал он. – Мне надо с кем-то договориться по дополнительному месту. 

Я твердо решил дождаться Маркса. То место, где в Волгу впадает Малый Караман, было мне хорошо знакомо. Мало того, однажды мы даже обошли остров Маркс на весельной лодке. То еще было путешествие, надо сказать! Сегодня же я хотел посмотреть на эти берега с борта теплохода и попытать память: вспомню или нет.

Поняв, что надежнее расписание переписать, чтобы не бегать каждый раз сверяться, я вернулся в каюту за своей путевой тетрадкой, быстро набросал график и вышел на нос средней палубы. И вовремя – с севера к нам приближался какой-то теплоход.

В районе села Пристанное мы с ним разошлись встречными курсами. То был точно такой же, как и наш, двухпалубный дизель-электроход «Украина». Через девятнадцать лет он будет переименован в «Булгарию»…

Начавшиеся с этого года девяностые, возможно, и могли дать второй шанс семьсот восемьдесят пятому проекту продолжить свою службу в качестве рейсового теплохода, однако общая экономическая обстановка с каждым годом сокращала востребованность пассажирского речного флота. И если трехпалубные и четырехпалубные теплоходы, в силу своей комфортабельности, еще можно было использовать в качестве гостиниц, то семьсот восемьдесят пятый проект без дополнительных инвестиций в реконструкцию не мог рассчитывать даже на это.

Один за другим суда выводили из эксплуатации. Забегая вперед, скажу, что для того же «И. И. Шишкина» навигация девяносто первого года стала последней: с 1992-го он «болтался» и простаивал в затонах в поисках нового хозяина, пока в 2016-м окончательно не был утилизирован. Как и многие другие, что также ржавели, брошенные вдоль берегов.

Последнее десятилетие прошлого века и первое этого в волго-камском бассейне удалось пережить лишь трем дизель-электроходам. До роковой навигации 2011 года добрались «Петр Алабин», «Композитор Глазунов» и «Украина», ставшая в 2010-м «Булгарией».

10 июля 2011 года – черный день в отечественной речной отрасли. Катастрофа, шокировавшая всю страну, в которой «Булгария», следовавшая круизом выходного дня из Казани, затонула в районе села Сюкеево, поставила окончательную точку в судьбе проекта «785». Запредельная цена для того, чтобы полностью пересмотреть всю систему построения и контроля безопасности речных перевозок…

В следующие два дня были остановлены рейсы «Алабина» и «Глазунова». Приказом Министерства транспорта РФ эксплуатация теплоходов проекта «785» была запрещена.

Но, тем не менее, так сложилось, что на «785»-м я побывал.

Где-то на Енисее еще есть не разрезанные на металлолом представители этого проекта. Возможно, кого-то из них удастся восстановить, если и не в эксплуатационном виде, то хотя бы в качестве полноценного музейного экспоната. Понимаю, на это нужны средства, но ведь сохранили же пароход «Н. В. Гоголь», да еще как сохранили – до сих пор совершает круизы.  

Встречных судов намного больше, чем попутных. Перед самым Марксом парой прошли вниз по Волге четырехпалубные «Александр Грибоедов» и «Михаил Ломоносов». Вот когда сердечко-то екнуло, вспомнились прошлогодние походы на «Федине». Определенно, он был на порядок комфортабельнее «Шишкина», если не на два. С другой стороны, пришла в голову мысль, что очень удачным было наше первое знакомство с круизным отдыхом именно на большом четырехпалубном теплоходе. Возможно, начав с маленького, мы бы могли и разочароваться. Но это лишь предположения.

Подход к Марксу можно было определить по высокому крутому правому берегу. Эту гору я помнил хорошо и, завидев ее издалека, понял, что «час Х» наконец-то настал: в начале седьмого вечера мы прошли марксовский рейд. Цель была достигнута. Что мне это дало, я, правда, затруднялся сформулировать, но теперь с чистой совестью можно было менять локацию и идти, допустим, в видеосалон. Афишу с расписанием показов я нашел после обеда, она висела также в носовом холле главной палубы.

Фильмы на рейсовом теплоходе крутят в круглосуточном режиме. Это стало неожиданностью. С другой стороны, в отсутствии какой бы то ни было организованной развлекательной программы на борту, видеосалон был единственным вариантом досуга для пассажиров. Да и опять же, для тех, кто хочет сесть в половине второго ночи в Балаково и добраться к четырем утра до Хвалынска, почему бы не скоротать время, поглазев какой-нибудь бодрящий боевик. Интересно, а в таком формате перемещения, возможно, и билеты без места продаются? Тогда и видеосалон чем не место.

Специфика рейсового маршрута с первого дня дает о себе знать. Ужин третьей смены намечался ближе к девяти вечера. После ужина мы снова пошли на палубу – встречать Вольск.

Положа руку на сердце, этот город Саратовской области предстал в ночи абсолютно апокалиптическим пейзажем. Первым в черном небе вырос огромный цементный завод, изо всех дыр и труб которого валил белесый дым. На фоне ночного неба этот смог аномально плотной бледной пеленой тянулся над берегом. Чуть дальше, когда он начинал редеть, из темноты вырастали новые трубы, которые подхватывали эту адскую эстафету и чадили с удвоенной силой, изрыгая еще более плотные клубы дыма. Проплывая мимо не так уж и далеко от берега, этот дым можно было не только осязать, но и чувствовать на вкус – какая-то неприятная подозрительная кислинка появилась во рту.

Дамы решили обезопасить себя от этих ощущений и ушли в каюту, мы же с папой остались на борту. В конце концов, после промышленной зоны сквозь заводскую мглу стал проглядывать и сам город. Теплоход стал закладывать маневр, подходя к покрытому белым налетом дебаркадеру. Без пятнадцати минут десять пришвартовались, точно по графику.

Наша позиция на борту средней палубы пришлась точно напротив вывески дебаркадера. На ее белом фоне страшными черными пятнами сидели огромные пауки. Вот уж точно закономерное продолжение сюжета: жуткий завод с такими же жуткими пауками, оккупировавшими причал. Не хватало еще, чтобы они на теплоход перепрыгнули. Благо, что стоим всего десять минут.

После короткой стоянки «Шишкин» быстро забрал трап и продолжил движение, снова погрузившись в ночь. Впереди уже небо подсвечивалось огнями Балаково, но до его пристани добираться нужно было еще несколько часов. Коротать их мы отправились в каюту.

Маму с сестрой сморил глубокий сон после долгого напряженного дня, мы же, расположившись на этих же полках, прильнули к большому окну, всматриваясь в ночь. Где-то здесь, уже совсем скоро, мы должны пройти Девушкин остров, где в прошлом году купались на шикарных пляжах: тогда с него начинался второй день круиза, сегодня же заканчивается день первый. Стало быть, можно считать, что весь берег от Саратова до Балаково мы увидели.

Почти в полночь нас обогнал светящийся всеми огнями неизвестный трехпалубный. Позже, уже в шлюзах Балаково, которые мы проходили вместе с ним, зафиксировали и его название – «Ф. И. Панферов».

Балаково приняло нас в час пятнадцать. И хотелось посмотреть на ночную набережную города, да сил уже не осталось. Папа ушел селиться в свою каюту, а я завалился спать.  

После Винновки – финишная прямая к Самаре. Я решил выбраться на палубу и понаблюдать за приближением к городу, заодно надеясь зафиксировать какие-нибудь встречные теплоходы для пополнения своей «базы данных». Ожидания полностью оправдались: сначала грациозно прошел «Валерий Чкалов», чуть погодя, уже как-то не так бодро, «Николай Щорс» (оба трехпалубные), наконец с пятиминутным отставанием прошел и третий встречный в этом караване – «двушка» «Александр Свешников», проекта уже знакомого и легко отличаемого.

Как и многие промышленные волжские города, Самара встречает высокими заводскими дымовыми трубами. Они начинаются задолго до самого города, тревожно поднимаясь над лесами. Километров за двадцать (около часа хода нашего теплохода) начинаются различные доки, хранилища, плавучие базы. Целыми флотилиями тут и там разбросаны дноуглубительные землеснаряды. Предположу, что у них тут где-то притаилась собственная рембаза, потому как по своему состоянию некоторые были похожи больше на «летучих голландцев», чем на рабочие суда. Бесконечные дебаркадеры и лодочные базы тут и там занимали берега, но при всей внешне насыщенной инфраструктуре, всё это многообразие береговой деятельности выглядело не особо живым, отдавало некой тоской и безысходностью.

В этом месте течения Волги количество грузовых судов резко увеличилось. Стало быть, подходим к порту: танкеры и сухогрузы, держащиеся якорями за дно, стоят будто бы хаотично, но, тем не менее, в строгой очередности. «Шишкин» совсем сбавил скорость, аккуратно лавируя между ними.

Наблюдать за приближением к Самаре я собирался на солнечной палубе, но через какое-то время пришлось спуститься оттуда на борт средней. Еще одна конструктивная особенность нашего проекта после отсутствия открытой зоны в носовой части главной палубы – выходящая в центре верхней части судна выхлопная труба. Всё бы было ничего, но периодически турбулентность воздуха выдавала такие хитрые вихри, что выхлопом накрывало всю солнечную палубу, отчего находиться там становилось невыносимо. Вчера сколько бы времени мы тут ни находились, таких моментов не наблюдалось, вероятно, это сугубо стечение сиюминутных обстоятельств.

В поисках позиции, не отравляющей свежий речной воздух, я обосновался на носу средней палубы. Здесь уже собрались такие же, как я, любопытствующие пассажиры. В какой-то момент вся наша группа оживилась – навстречу шел очередной встречный пассажирский теплоход. К носовому парапету протиснуться мне не удалось, пришлось пройти немного назад по левому борту. Приближающийся теплоход был однозначно двухпалубным, похожим на наш, но и непохожим одновременно.

Название я прочитал, когда мы уже с ним поравнялись: «Урицкий»! Встречник вызвал бурный восторг пассажиров «Шишкина», некоторые кричали приветственные возгласы и размахивали руками. Насколько я смог понять ситуацию, группа туристов с нашего теплохода имела некоторый опыт путешествий на «Урицком», отчего приветствовала его так активно.

К тысяча девятьсот девяносто первому году «Урицкий» оставался одним из последних на ходу из волжских старожилов. Построенный аж в 1912 году коломенскими корабелами, он входил в число одиннадцати судов типа «Бородино», выпущенных подмосковной верфью с 1911 по 1917 годы. В отличие от сормовских пароходов того времени, эта серия была уже именно теплоходами.

Еще три года назад «Урицкий» занимал свое место в круизных расписаниях. Лето

1991 года стало последним в его восьмидесятилетней судьбе пассажирских перевозок. В этом году он был списан, выведен из регистра и позднее порезан на металлолом. Вероятно, пассажиры «И. И. Шишкина», встретившие его вечером 7 августа в районе Самары, были одними из последних счастливчиков, кто застал его живущим в своей родной стихии.

У меня же создалось впечатление, что «Урицкий» внешне очень похож на «Шишкина», по крайней мере, формами корпуса определенно. Возможно, он стал прототипом, на основе которого разрабатывался проект семьсот восемьдесят пятый.

Когда «пенсионер» пассажирского флота остался далеко за кормой, прямо по курсу уже замаячила жилая застройка Самары. Тут и мои попутчики выбрались из каюты и собрались по правому борту, где я к ним и присоединился. На время предстоящей полуторачасовой стоянки в городе мы решили выбраться на берег, прогуляться по его улицам и купить чего-нибудь сладенького к чаю.

Судя по собравшимся в холле главной палубы перед выходом, погулять хотело выйти изрядное число туристов. Несколькими кучками между ожидающими выхода пассажирами стояли чемоданы, стало быть, какая-то группа высаживалась с теплохода окончательно, и, возможно, папе можно будет снова попытать счастья в желании «выбраться из трюма».

Однако, по приближению к пристани, стало видно, что и на берегу с чемоданами также собралась внушительная группа ожидающих посадки. Так сразу и не скажешь, кого больше – выходящих или собирающихся садиться.

Оставив надежды на переселение, мы выдвинулись в город. Очень даже невнимательно изучив доску, что, будучи выставленной на набережной, старательно пыталась сойти за карту города в прибрежной его части, мы бросились штурмовать ближайший к зданию вокзала взвоз. Надо признать, что выбранный подъем оказался намного круче, чем в Саратове, но, не поднявшись, мы бы не выполнили поставленной любопытством цели – забраться вглубь Самары на несколько кварталов и пройтись чуть дальше уже изученной набережной. Во время прошлогодних стоянок мы лишь единожды выбрались пешком, успев лишь немного прогуляться по волжскому берегу.

Практическая цель похода была достигнута уже на обратном пути, когда мы готовы были считать нашу экспедицию провалившейся – только третья по счету булочная, встреченная нами по дороге, оказалась открытой. Всевозможные бублики-бараночки стали нам наградой за проявленное терпение и неугасаемую надежду.

Что такое полтора часа для хорошей компании? За разговорами, в неспешной прогулке они пролетают быстро и незаметно. Как и положено, за пятнадцать минут до отправления мы прошли по трапу на борт. Строго по расписанию наш свежевыкрашенный, но изрядно латаный «метрополь» отправился дальше на север.

Жигулевские горы снова будем проходить ночью. Никак они не попадутся нам при свете дня!  

Илья оторвался от жилета, наметанным взглядом оценил дистанцию для броска и замахнулся. Краем глаза он заметил, что швартовщик смотрит именно на него в ожидании. Поправляя жилет, Илья не заметил, что немного сместился со своей позиции, и теперь, чтобы совершить бросок удачно, ему пришлось машинально сделать шаг назад. Дальше всё произошло в одну секунду.

Легость в правой руке на замахе. Правая нога делает шаг назад на опорную позицию. И попадает в лужицу. Центр тяжести переносится на правую ногу, рука уходит в бросковое движение. Под массой тела правая нога начинает «плыть», придавая телу неправильный импульс. Импульс передается в руку в момент броска, отчего кисть выпускает легость в неправильный момент.

Илья покачнулся и упал на правое колено. Выброска, получив неправильный толчок, полетела не так, как требовалось. Было понятно, что до пристани она не долетит.

– Шемельцов! – зашипел словно с небес голос боцмана. Откуда и когда он появился, Илья не видел, но наличие голоса означало, что боцман стал свидетелем конфуза матроса.

Илья мгновенно вскочил и бросился вытягивать выброску обратно. Пульс зашкаливал, матрос от волнения вспотел вмиг так, что теперь было непонятно, мокрый он от дождя или от пота. Руки действовали на удивление быстро, но линь, казалось, еле двигался.

– На баке! Отдаем швартовы! – уже более требовательно скомандовало радио.

Наконец-то из-за борта выскочила легость. Теплоход уже проскочил точку швартовки и теперь мог перемещаться с помощью двигателя. Но тем самым он оказался ближе к берегу. Молясь на то, что линь при выборке не перепутался и сложился правильно, Илья замахнулся и сделал бросок второй раз.

Теперь получилось. На адреналине он вложил всю силу в этот бросок, отчего выброска улетела намного дальше на берег, чем требовалось, но это было даже лучше. Швартовщику не пришлось долго выбирать линь, подхватив его у стенки, он практически сразу же вытащил петлю швартова, быстро накинул ее на береговой кнехт и побежал принимать кормовой швартов.

Илюха бросился к канату, обвил им кнехт на баке, накинул несколько витков на выступе якорной лебедки и, смахивая с лица потоки воды, добрался до вьюшки и выбрал немного швартова. В момент, когда он поскользнулся, кепка слетела с его головы, волосы намокли, вода сплошным потоком заливала глаза.

– Травим на баке!

Такая команда внушала оптимизм. Стало быть, кормовой швартов закреплен на берегу, и теперь надо лебедками натянуть и выровнять судно у стенки. Ослабив натяжение каната, матрос стравил с метр длины и стал ждать следующей команды.

Искать кепку было некогда, смахивать воду с лица нечем – руки были заняты швартовым. Так он и замер, в десятый раз прокручивая в мозгу свою осечку.

– К вьюшке иди, тут я подменю, – совсем рядом снова раздался голос боцмана. Старина Михалыч нацепил на мокрую голову Ильи такую же мокрую его кепку и забрал у него из рук канат.

– На баке подбираем! – скомандовала рубка.

– Я тут, ты там! – спокойным голосом скомандовал Михалыч.

Боцман ловко орудовал швартовым, Илья синхронно наматывал выбранные излишки на вьюшку. Хоть от самой кепки толку уже и не было, но зато козырек спасал от прямого дождя, вода теперь не мешала глазам. Спустя минуту рубка скомандовала отбой, теплоход успешно пришвартовался.

– Иди обсохни, я тут закончу, – сказал боцман, обращаясь к матросу.

– Спасибо! – только и произнес Илья. Идя внутрь переодеваться, он почему-то был уверен, что Михалыч не станет его «воспитывать» из-за этой осечки и сделает вид, что забыл об этом прецеденте. 

Астрахань отпадала до лучших времен, а сама ситуация потихоньку накалялась. Как-то стало напряженно от мысли, что и до Москвы билеты будет не так просто взять. Тогда на какой-то срок придется задержаться в Перми. Почему-то такие перспективы родителей не радовали, отчего первое впечатление от этого города оказалось смазанным. В сложившейся ситуации, думаю, прежде всего по причине возникшей вдруг очередной неопределенности с ближайшим будущим, было решено брать билеты на первый возможный поезд. Полагаю, в других условиях, мы бы могли и задержаться в новом для нас месте на день-два. На вокзале мы купили туристическую карту города, на всякий случай, но теперь про культурно-экскурсионную программу даже не хотелось и думать, пока не прояснятся наши краткосрочные перспективы.

Очереди, как символ того времени, на вокзалах были особенные – шумные, с обязательной толкучкой перед окошком и вечно лезущими без очереди наглецами. Ожидание затянулось почти на два часа. Но в конце концов мы «выскребли» билеты на скорый поезд номер восемьдесят девять Улан-Удэ – Москва. Вот теперь можно было немного выдохнуть.

Как только планы с отъездом конкретизировались, нервное напряжение пошло на спад. Вернулась объективная оценка обстановки, и она говорила о том, что пора бы пообедать. Сунув багаж в камеры хранения, мы отправились в «гастрономическую экспедицию» по столице Пермского края. Тут же вспомнили про карту, порадовавшись, что таковая у нас есть.

Пешее передвижение по городу невольно открывало перед нами Пермь. Город неожиданно и удивительно не давил, не создавал стандартного для мегаполиса эффекта. Даже гуляя на прошлой неделе по вечерней Самаре, по ее старой части среди жилой застройки, я всё равно заметил, что плотность и близость домов создают обычную городскую атмосферу. Здесь же всё было иначе: широкие и просторные улицы, много зелени. Полная противоположность задыхающемуся в пыли Горькому (почему-то именно с ним образовалась спонтанная параллель). Возможно, мы оказались не в старом городе, а в новом, где городская инфраструктура спроектирована по каким-то альтернативным, не привычным канонам, но, тем не менее, Пермь начинала «реабилитироваться» в наших глазах после первого впечатления, обусловленного ситуацией раздражения.

Возможно, этому всячески поспособствовал на удивление вкусный и сытный обед в найденной нами по пути столовой. Есть четкое воспоминание, что отведали мы там блюда сугубо местной национальной кухни, правда, их названий вспомнить не смогу. А после душевной трапезы окружающий мир всегда предстает в позитивных красках. Даже подумалось тогда, что можно было бы задержаться здесь хотя бы до завтра.

Но купе в скором восемьдесят девятом уже было выкуплено, стало быть, наступала пора возвращаться на вокзал. Трехчасовая разница во времени с Москвой заставляла то и дело сверяться с часами, чтобы, чего доброго, не опоздать, поэтому наша прогулка строилась в пределах быстрой доступности к станции.

Потихоньку приближался вечер. Вместе с минутами таяло и тепло августовского дня, неожиданно стала опускаться бодрящая прохлада. Но внутри здания вокзала находиться было трудно, он был набит битком, пожалуй, на нашем вокзале я такого количества народу не видывал. Решили дожидаться поезд на перроне. Разместив багаж таким образом, что получилось два сидячих места для уставших стоять (в перспективе – нас с сестрой), мы расположились у первого пути и внимательно слушали объявления.

Потекли минуты ожидания. Чем заняться на перроне? Считать голубей да глазеть по сторонам? Пестрая, разношерстная публика собралась с нами по соседству. Совсем рядом стояли со спортивными сумками молодые люди, явно студенческого возраста, немного дальше расположилась на огромных тюках некая компания, шумно смеющаяся и щелкающая семечки. С другой стороны от нас расположилась, видимо, семья с маленьким ребенком, который то и дело начинал хныкать.

Практически в непрерывном режиме по вокзалу звучали объявления. Скрипучим, но всё же различаемым хриплым голосом из старого громкоговорителя они эхом разносились над перроном. Вот объявили прибытие фирменного Пекин – Москва. Не замедлив появиться в необычной солидной темно-красной ливрее, прошелестел и замер на соседнем пути чисто вымытый состав. Из его вагона выполз иностранец, однозначно идентифицируемый по внешнему виду, и начал сосредоточенно снимать на видеокамеру сотрудницу-обходчицу.

Стоянка фирменного заняла ровно пятнадцать минут. Свистнув на прощание и мастерски плавно тронувшись с места, он укатил в столицу. Папа обмолвился, что были и на него билеты, но ценник там был соответствующий статусу. С другой стороны, если бы можно было предвидеть будущее, я думаю, он бы всё-таки взял билеты именно на него.

Минут через десять за фирменным с жутким шумом, скрипом и скрежетом прогремел «товарняк». Несчастный громкоговоритель несколько раз успел объявить о его приближении, но последнее объявление утонуло в адском грохоте. Через пару минут за ним тронулся еще один пассажирский, долго стоявший на дальнем пути. Он тоже шел в Москву, но на него мест уже не было.

Наш скорый опаздывал. Да, в истории отечественных железных дорог был период, когда и скорые поезда опаздывали. Народ на перроне то редел, то снова накапливался. Наконец, всё-таки объявили прибытие нашего состава.

По билетам вагон у нас значился третьим. Но с учетом отсутствия вагона номер один, фактически к локомотиву мы были прицеплены вторыми. Странно, но садящихся в поезд было мало. Молодой проводник в немного помятой форме быстро проверил билеты и запустил нас внутрь.

Дальше случилось удивительное: в вагоне было занято всего два купе, остальные были свободными. Мы это обнаружили, пройдя до нашего шестого купе, кроме которого попутчики оказались лишь во втором и восьмом.

Кондиционер конструкцией вагона не предусматривался, несмотря на то что поезд – скорый и идет почти через всю страну. В качестве климат-контроля выступало настежь открываемое окно, чем мы и не преминули воспользоваться, потому как в купе было жутко душно. Ворвавшийся свежий воздух сразу же облегчил дыхание и настроил на предвкушение железнодорожного путешествия. Еще неделю назад ничто не предвещало переезда на поезде. Но так вот получилось!

Часы показали половину девятого по местному времени, когда наш поезд тронулся. Поехали. 

Мозг сопоставил факты. Во-первых, скорость, с которой мы летели, быть такой не должна. Понятно, что поезд «скорый», но не настолько же! Вчера я реально стукнулся головой о стену в купе, а в коридоре невозможно было пройти, не держась за поручень. Во-вторых, отсутствие света – что в купе, что в коридоре. Тоже фактор сомнительный для двузначного номера пассажирского поезда. В-третьих, пустой вагон. Вдобавок к перечисленному – нерабочий кондиционер и отсутствие половика в коридоре (только утром я на это обратил внимание, либо ночью его зачем-то свернули и убрали) лишь добавляли сюрреалистичности этому моменту: адский неуправляемый поезд, куда-то бешено несущийся сквозь утренний туман без машиниста, а мы – единственные его пассажиры. Мы вообще в столицу едем-то?! От такой ассоциации у меня немного подкосились ноги, и из купе выходить сразу же расхотелось.

Вдохнув и усилием воли всё же прогнав эти негативные мысли, я пошел умываться. То еще испытание вышло. Крючка для полотенца в туалете не было, полка для стаканчика потеряла свой бортик, один поручень был отломан, вероятно, кто-то очень сильно вцепился за него на очередном вираже в попытках удержаться в интересной позиции, отчего конструкция не выдержала. Что случилось в тот момент с бедолагой, лучше было не представлять.

Вишенкой на торте всего этого ужаса выступал кран. Чтобы добыть воду, давить на него надо было очень сильно, одной рукой у меня это не получилось. Прежде чем давить двумя руками, надо было куда-то деть стаканчик со щеткой и пастой. Ну, не в зубах же их держать!

Намотав полотенце шарфом на шею и поставив стакан на полку, я вдохнул и нажал на клапан крана двумя руками, мысленно моля его дать мне воды. Вместо этого по трубе сначала пошла страшная вибрация. Она быстро распространилась на стены, и всё помещение завибрировало в страшных судорогах. Дрожь каким-то образом перемещалась по стенам туалета. Тут мои силы иссякли. Ну, точно адский поезд!

После короткой передышки я предпринял вторую попытку добыть воду. В этот раз получилось лучше: стены снова задрожали, вода тонкой струйкой стала выплескиваться из крана, вибрация перешла на полочку, отчего та стала подбрасывать всё то, что я на нее поставил. И в эту секунду поезд заложил вираж.

Вагон дернулся точно в тот момент, когда стакан подпрыгнул над полкой, но приземляться ему было уже некуда. Мои ноги словно выскользнули из-под тела, и, забыв сразу же про воду, одной рукой я машинально схватился за дверную ручку, спасаясь от того, чтобы не растянуться на полу санузла, а второй рукой стал ловить разлетающийся набор для умывания.

Из трех предметов поймал я только тюбик с пастой. Стакану повезло попасть в раковину. Ударившись о мою протянутую руку, он немного замедлил падение и оттого не разбился вдребезги. С зубной щеткой пришлось проститься: она упала на пол. Подняв и выбросив ее в мусорку, с умыванием на том я закончил. Я решил, что пока совсем тут не убился, надо возвращаться в купе. Вернувшись, я обнаружил уже проснувшимися всех своих попутчиков, но про свое фиаско решил не рассказывать.

По мере того, как светало на улице, становилось светлее и в нашем купе. Правда, пейзаж за окном сменился, небо заволокло плотными тучами, и начинал накрапывать дождик.

Первую половину дня доигрывали вчерашнюю партию, а на обед группами по двое ходили в вагон-ресторан. Ничего с собой в дорогу вчера взять не удосужились, а, как говорится, голод не тетка – кушать-то хочется. Первое не брали, а на горячее было что-то своеобразное – среднее между бифштексом и тефтелями, зато соусом полили безумно вкусным. Хотя бы ресторан оказался не пустым: большая часть столиков была занята, и я перестал сомневаться, что мы не единственные пассажиры этого странного поезда. Назад, как и в ресторан, пробирались по уже отработанной схеме: прижимаясь спиной к стенам, помогая телу сохранять равновесие, держась обеими руками за поручень.

Дважды по мере продвижения к Москве на длинных остановках мы с папой выскакивали из поезда и мчались к зданиям вокзалов, чтобы найти расписания речной навигации. Информационные щиты того времени, надо отдать должное, зачастую содержали расписания и авиарейсов, и автобусов. На речные маршруты до этого дня нужды не было обращать внимание, но, возможно, отыскать информацию и о таких было реально. План сработал в Ярославле, где таковое расписание оказалось рядом с расписанием междугородних автобусных маршрутов. Наряду с местными метеорами и другими «трамвайчиками», наблюдалась и сетка отправлений и прибытий рейсовых теплоходов. С учетом прибытия судов в Ярославль и расстояния до столицы выходило, что из Москвы вниз по Волге можно отправиться на каком-то ежедневном теплоходе. Время отправления с Северного речного вокзала выпадало на вечер, где-то около семи часов. В принципе, как раз то, что нам нужно.

Скорый восемьдесят девятый по расписанию прибывал в пять. И теоретически, и практически мы успевали переместиться с Ярославского железнодорожного вокзала до Северного речного. Там, однозначно, была бы очередь в кассы, но хотелось надеяться и верить в лучшее, что мы всё успеем. Что же, пермский план пока работает, всё складывается в нашу пользу. В эту минуту и скорость локомотива уже не показалась такой уж запредельной: мы были полностью солидарны с машинистом в его желании нагнать расписание.

После обеда дождь усилился и теперь уже не просто накрапывал, а старательно поливал всё окружающее пространство. Справедливо полагая, что времени у нас в обрез, мы заранее собрали чемоданы, оставив только одежду на выход, и затянули новую партию. Вчерашнюю мы благополучно доиграли еще до Ярославля.

Однако, когда мы въехали на территорию Московской области, что-то пошло не так. Скорость стала сбавляться – сначала до нормальной, а потом и вовсе до еле плетущейся. На одной из остановок пригородных столичных электричек мы обогнали стоящий пассажирский поезд. К нашему удивлению, судя по табличкам, им оказался вчерашний состав, отправившийся в Москву до нас. И тут, где он находился сейчас, у него явно была не рейсовая стоянка.

Это было знаком. Причем не хорошим. В результате мы кое-как протянули еще один перегон между остановками и на следующей платформе остановились окончательно. Занавески в купе не было, как не было и пластикового релинга, на котором она обычно висит в порядочном поезде, отчего скрыться от глаз стоящих на платформе людей было некуда. Мы смотрели на них, они на нас. Предполагаю, они нам завидовали, потому как мы были внутри и не мокли, как они, на перроне под дождем, который к этому моменту перешел в фазу «ливень», спасаясь какими-то самодельными брезентовыми накидками. Мы же сами не знали, стоит завидовать нам или нет.

От опустившейся над землей тяжелой тучи на улице стемнело раньше времени. Синхронно стемнело и у нас в купе. Еще сумрачнее было в наших душах. Поезд не двигался. Это говорило только об одном: наши шансы успеть на теплоход снижаются с каждой минутой.

Стоим. Через полчаса ожидания мысль о том, что мы опоздаем с прибытием, стала констатацией факта.

Стоим. Людей с перрона подобрала подошедшая электричка, которая сразу же укатила дальше. Теперь напротив нас собиралась уже новая группа желающих выбраться отсюда. Нас тоже посетило предположение выйти и уехать на электропоезде, но оно уж больно смахивало на откровенный жест отчаяния. Решили отбросить эту идею и добираться до Москвы в своем поезде.

Стоим. Спустя час простоя грусть и досада, раздирающие нас изнутри, стали вырываться наружу короткими раздраженными фразами с пока еще контролируемым содержанием. Стоило так лететь, чтобы за час до прибытия вот так встать и опоздать?!

Пять часов вечера, на которые было спланировано наше прибытие на Ярославский вокзал, застали нас стоящими всё на той же платформе с пригородными поездами. Мы не трогались. Надежду давал лишь факт, что мы точно не знали времени отправления теплохода.

Наконец, поезд поехал. В некоем фатальном настроении мы даже не обрадовались, боясь сглазить и продолжая лежать на полках, предавшись каждый своим философским думам. Пусть все мы и готовились к негативному сценарию, который ждал нас впереди, но вслух этого никто не произносил.

За минуту до прибытия на перрон Ярославского вокзала мы уже стояли в тамбуре с чемоданами наперевес. Состав дрогнул и замер на станции, проводник открыл дверь и вышел первым. Пожелания удачного пути он от нас, вероятно, не расслышал, потому что мы уже со всех ног бежали по перрону по направлению к станции метро.

В вагоне подземки немного выдохнули: тут от нас уже ничего не зависело, нужно было просто запастись терпением и доехать. На Ленинградском шоссе нас встретило чуть моросящее небо Москвы, но на это уже было некогда обращать внимание. Папа побежал вперед к зданию Северного речного, а мы, волоча на себе багаж, старались не сильно от него отставать. Парковые белки, свесившись вниз головами со стволов деревьев, с любопытством наблюдали за нами, но нам до них не было никакого дела.

Я совсем вымок – снаружи от дождя, изнутри от пота. Руки, казалось, удлинились на десять сантиметров, плечи сводило под тяжестью висящих на них сумок. Финишные двести метров от подземного перехода до вокзала по прямой аллее я преодолевал словно на автопилоте. Не разбирая луж, ноги сами шагали вперед, стараясь не дать упасть телу, дрожащему всеми органами под тяжестью ноши.

Я уже почти доскребся до привокзальной площади, когда на лестнице, выйдя из здания и начав неспешно спускаться, показался папа. Что-то совсем недоброе родилось внутри меня и засмеялось нехорошим смехом.

М-да, вот уж где время движется неожиданно медленно! Я брал с собой на теплоход книжку, но теперь она осталась в глубинах чемодана. Заняться было решительно нечем. Сестра прикорнула у папы на плече, я пока стойко держался.

По вокзалу постоянно шли какие-то объявления. Забавы ради я стал считать однотипные. Чаще всего вызывали дежурного по вокзалу, требовали, чтобы он куда-то прошел. Вторым по популярности был вызов военного патруля. Вот уж совсем неожиданный претендент на лидерство! И почему именно военный патруль? Признаться, до этой ночи я и не знал, что такой существует. Большой вокзал жил своей обычной тревожно-бытовой жизнью. Ну, так у вокзала судьба такая, контингент тут разный встречается, часто не совсем добропорядочный. Да и времена наступали неспокойные.

По строгому графику зал ожидания обходил милицейский наряд. Изредка требуя у кого-то, вызвавшего подозрения, документы, стражи порядка больше занимались тем, что будили уснувших. Спать в зале ожидания не разрешалось.

В тройку лидеров по частоте объявлений прошел призыв не брать на хранение чужие вещи и не доверять свои кому попало. Тут, как говорится, без комментариев.

При каждом оповещении об отправлении с какого-то пути пассажирского состава для провожающих шло напоминание проверить, не остались ли у них документы и билеты отъезжающих. Неужели такая нелепая ситуация реально случается, раз о ней так настойчиво предупреждают нерадивых провожающих? Не позавидуешь потом отправившимся.

Кое-как до часа ночи продержались, по очереди выходя на перрон подышать свежим воздухом и просто размять затекшие конечности. Для борьбы со скукой прямо в зале ожидания были выставлены игровые автоматы. Работали они, естественно, не бесплатно, за монетки, и периодически возле них образовывались желающие поиграть. В Саратове я таких еще не видел, кроме «морского боя» и какого-то примитивного авиасимулятора и не было ничего, а тут уже передовые, с анимационным экраном и революционной по тем временам «графикой». Периодически любопытство пересиливало, я сначала становился зрителем какого-то игрока, а после и сам брался за джойстик, меняя наличность на адреналин.

Но спать хотелось всё больше. В половине третьего ночи по вокзалу прошел анонс видеофильма, который будет транслироваться в импровизированном кинозале с трех ночи до шести утра и на который зазывали всех желающих. Фильм? А идея-то классная, отличная возможность с пользой «убить» оставшееся время. Посоветовавшись, решили идти в кино.

Видеосалон находился на территории платного зала на втором этаже. Почти смирившись с оплатой восьмирублевого взноса для прохода в зал, мы с удивлением обнаружили, что амбал, собиравший плату за проход, куда-то пропал, и теперь вход стал свободным. Видимо, собрав дань со всех желающих расположиться в зале с двух ночи до утра, он и сам решил отправиться поспать, оставив пост. Приободрившись случившейся экономией, мы поскорее прошли в кинозал, на двери которого красовалась большая, словно цирковая, вывеска с довольным лицом Чака Норриса, стоящего на фоне разрушенного им до этого какого-то американского города.

Зал был набит битком. Найти рядом четыре свободных места было невозможно, и мы рассредоточились по свободным креслам. Обнаруженную пустую пару кресел заняли папа с сестрой, а мы с мамой расселись поодиночке.

Среди зрителей очень многие были в военной форме. Поначалу я очень удивился такой популярности Чака Норриса у местной публики, но минут через пятнадцать после того, как кто-то из зрителей попросил убавить звук, стала понятна такая востребованность ночного кинопоказа. Сосед слева от меня успел уснуть еще до начала фильма, правый продержался не более получаса. По мере развития сюжета головы сидящих впереди съезжали по спинкам кресел всё ниже и ниже. Народ быстро и массово засыпал.

Звук действительно сделали тише, чтобы не мешать «смотреть». Обычный по тем временам боевик никак не мог идти три часа, поэтому сразу после окончания фильма начали крутить мультики. Из сидящих в зале никто не возражал: три часа на сон были честно оплачены и до шести утра «зрители» честно и с благодарностью смотрели голливудские поделки.

Ровно в шесть утра в видеосалоне зажегся свет, и довольная публика покинула зал. Готов был поспорить, что из всех посетителей не больше десятка могли бы рассказать, о чем был фильм, который они только что посмотрели.

Наступила пора выдвигаться за билетами. 

Следующие пятнадцать минут тянулись как вся сегодняшняя ночь. Наконец, папа вышел и направился в нашу сторону, а мы ринулись ему навстречу. Билеты были в руках: нас ждала четырехместная двухъярусная каюта номер 82 на нижней палубе теплохода «Степан Здоровцев» отправлением сегодня в девятнадцать тридцать. Ура! Название теплохода не говорило мне ровным счетом ни о чем, складывалось такое ощущение, что раньше я с таким не встречался. Словосочетание «нижняя палуба» несколько пугало. В переводе на общедоступный, нижней палубой назывался трюм, а в трюме мы вместе еще не путешествовали (папин опыт на «Шишкине» был не в счет).

Что же, всё когда-то происходит в первый раз, значит, и мы сегодня познакомимся с нижней палубой. С другой стороны, это была единственная свободная четырехместная каюта, и если не в ней всем вместе, то можно было рассредоточиться по другим каютам к попутчикам, такие комбинации еще были. Но, справедливо посчитав такой вариант для нас неприемлемым, решили, что пусть в трюме, зато вместе. Опять же, кассир посоветовала на вокзалах в городах следования «нырять» в кассы, возможно, будет высвобождение кают. Недавний опыт на «Шишкине», правда, показывал невысокую вероятность такого переселения, но то была Кама. На Волге всё может быть иначе. Будем верить.

Цель была достигнута, сегодня мы возвращались на борт теплохода. Боже, как давно мы не плавали на теплоходе! На радостях уровень энергии подскочил до максимума, даже перестало чувствоваться бодрящее августовское утро. До отправления у нас оставались очередные восемь часов, которые в Москве всегда есть, как провести. Продлили хранение багажа и пошли в город!

Чтобы не поддаваться дремоте, которая запросто могла мгновенно перейти в фазу активного глубокого сна, в метро решили не спускаться, а добираться на троллейбусах.

Изредка, но по мере продвижения дня к вечеру всё чаще, тело входило в состояние автопилота. В таком режиме мы где-то ходили, куда-то ездили, чем-то обедали. Память четко зафиксировала факт посещения Третьяковской галереи. Что-то еще, кроме самого этого факта, из памяти вытащить не получается. Могу предположить, что в галерее я много смотрел на картины, но мало что видел. Всё-таки ночью надо спать, а не фильмы смотреть.

К семи вечера снова подтянулись на речной вокзал. «Степан Здоровцев» – маленький, двухпалубный – низким басом пыхтел у пристани и чем-то напоминал пузатого малыша. Регистрация уже началась, трап был спущен и закреплен, рядом с ним на причале толпилась средних размеров кучка людей вперемешку с разномастными чемоданами. Большой плакат со схемой кают, висевший утром над кассой, был озаглавлен крупным титулом «ПРОЕКТ 305». Стало быть, «Здоровцев» принадлежал к проекту триста пять.

Теплоходы этого проекта я уже встречал, будучи на борту «Шишкина». Тот же «Борис Чирков», стоявший рядом с нами в Саратове в день отправления, к ним относился. Насколько я теперь понимал расклад пассажирских судов, семьсот восемьдесят пятый и, вот теперь, триста пятый были самыми массовыми двухпалубными теплоходами на Волге. Если не считать встреченного недавно «Урицкого» и нескольких совсем старых пароходов, возможно, других двухпалубных-то и не было. Так что путешествие тысяча девятьсот девяносто первого года дарило мне редчайшую возможность познакомиться в одном рейсе со всеми представителями двухпалубного пассажирского флота.

Броуновское движение пассажиров строго упорядочивалось у трапа, и, как по бутылочному горлышку, они постепенно «вливались» внутрь теплохода. Вот и наша очередь подошла. Шаг, второй, третий – и мы в холле. Выждав процесс регистрации, стали спускаться по крутому трапу вниз.

Вот и дверь с номером «82». Ключ в скважину, поворот против часовой стрелки. Ручка поддалась легко и с чуть слышимым скрипом. Дверь отворилась. Мы замерли.

М-да, это вам не Таити, как говорил один известный мультипликационный герой. Каюта вызывала разве что тоску. Даже по сравнению с трехместным размещением в «Шишкине», этот «номер» с трудом дотягивал до уровня «стандарт». Четыре, как мне показалось, фанерные полки, накрытые тонкими матрасами. Кровати были застелены, но на ощупь казались влажными. Раньше с подобным эффектом я сталкивался только в железнодорожных вагонах, на теплоходах такое было впервые. Вероятно, от того, что мы в принципе были ниже уровня воды.

Два огромных иллюминатора под потолком выступали нелепыми «окулярами» из стены, сами стены были давно не крашенными (не удивлюсь, если их не красили с момента постройки), местами облупленными и ободранными. Завершал интерьер большой шкаф с незакрывающейся дверкой. Единственным плюсом нашего «люкса» были его размеры. Каюта была настолько широкой, что для того, чтобы сесть за столик, необходимо было разместиться на самом краю полки.

Вздохнув, мы вошли внутрь. Сегодняшний день длился уже несправедливо долго, впечатлений за прошедшие сутки набралась масса, отчего сил на эмоции не хватало. Оценку обстановки оставили на завтра. Решили поужинать тем, что давеча купили в столице, и лечь спать.

После еды стало веселее. И несмотря на то, что в каюте было одновременно и сыро, и душно, и холодно, отключились все быстро. Намотались за сегодня порядочно.

Утро вечера мудренее.  

Перспектива была в переориентации триста пятого флота под круизные нужды, набиравшие тогда популярность. Но в том виде, в котором теплоходы сходили со стапелей, по уровню комфорта они плохо могли конкурировать с распространившимися на туристических маршрутах трехпалубными кораблями проектов «588» и «26-37». Мало того, в тысяча девятьсот семьдесят пятом году на Волгу пришел первый гигант – четырехпалубный великан триста первого проекта, ставший флагманом речного флота СССР красавец «Владимир Ильич». Разрыв в технологиях и комфортабельности был колоссальным. Чтобы выводить триста пятые на круизные направления, их требовалось в значительной мере перестраивать. Шести- и восьмиместные каюты никак не подходили под туристические направления.

Воодушевляющие времена бурных трудовых будней подошли к концу. В наступающих восьмидесятых триста пятые должны были найти свою нишу. И ведь из-за изначально небольших габаритов такой нишей вполне могли бы стать малые реки, где эти теплоходы с небольшой осадкой вполне могли еще долгие годы служить верой и правдой. Если бы…

Если бы не наступил 1991 год, а за ним и целое десятилетие, разрушительное не только для целых отраслей, но и для страны в целом. Думаю, теплоходы триста пятого проекта сумели бы приспособиться к своим более многоэтажным собратьям. Но политические форс-мажоры оставили такой шанс лишь единицам.

Вкладываться в модернизацию и улучшение готовы были не все владельцы судов. Один за другим теплоходы триста пятого начинали менять хозяев, скитаясь и бродяжничая по затонам. Тот же «Степан Здоровцев» после навигации 1991 года так и не вышел в рейс в качестве пассажирского теплохода. Меняя порты приписок, он бродил по рекам в ожидании второй жизни вплоть до 2016 года, когда его окончательно утилизировали в затоне Память Парижской Коммуны.

Аналогичная участь постигла и многих других представителей проекта. С девяносто первого до сегодняшних дней добралась лишь дюжина теплоходов. Зато эти немногие прошли радикальную перестройку и реконструкцию с учетом современных требований к безопасности и комфорту. Полностью был переоборудован каютный фонд: количество кают было уменьшено в пользу оснащения их санузлами. У многих теперешних триста пятых все каюты стали комфортабельными.

Сохранившие формы классического судостроения середины прошлого века, полностью измененные по внутренней функциональности, теперь эти суда больше соотносятся с классом «винтаж». По сути, из двухпалубных только триста пятые и остались на сегодняшний день. В отличие от начала восьмидесятых, когда в диковинку были большие четырехпалубные гиганты, теперь ситуация прямо противоположная: встретить на Волге такого «малыша» – большая удача.

Основная часть действующего флота триста пятого проекта сосредоточилась в акваториях волго-окского и камского бассейнов. Думаю, здесь их востребованность максимальна. Невозможность навигации больших теплоходов с глубокой осадкой на Оке и Москве-реке делают триста пятые незаменимыми на этих замечательных и по-особому притягательных реках. Теперь всё в руках их операторов: насколько они смогут адаптировать «пузырей» к растущим требованиям пассажиров и не распугать туристов неудовлетворительным сервисом.

Спустя тридцать лет после первого знакомства с триста пятым, мне вновь посчастливилось пройти на этом проекте. Теперь это был «Сергей Образцов», настоящий «стиляга» пассажирского флота, который прокатил нас по маршруту «Московской кругосветки». Хотя на Оке он совсем не выглядел раритетом. В Коломне нам встретился «Александр Свешников», а чуть раньше, в Муроме, мы стояли борт к борту с «Бородино». Так что для триста пятого на Оке – настоящий рай.

Двухпалубный теплоход на узкой речке у пристани небольшого городка, замершего в состоянии прошлых лет, создавал ощущение перемещения во времени… Необычные и удивительные эмоции, которые можно почувствовать только в круизе на подобном теплоходе.   

Обещать мы ему ничего не стали – всё-таки это жилая каюта, а не коридор. Хотя пришла мысль, что, может быть, и не должны сюда билеты продавать. Если это действительно эвакуационный путь, то, по логике вещей, он должен быть всегда открытым и готовым к использованию.

С другой стороны, эта каюта была нашей, и оставлять ее открытой на время длительного отсутствия выглядело отнюдь не логичным.

Зато теперь нашлось объяснение чрезмерной ширине нашего жилища и размерам иллюминаторов. Посмотрев на пространство с этого ракурса, мы увидели глубокую продуманность конструкции: теоретически, эвакуирующиеся пассажиры, при должной организации процесса со стороны экипажа, вполне могли проходить двумя шеренгами через каюту прямиком каждая к своему иллюминатору. Полки и маленький столик, отстегивающийся на этот случай, процессу абсолютно бы не мешали.

Посидев еще несколько минут на кроватях, комментируя просмотренное только что действие в одном акте в исполнении бравого экипажа теплохода, мы отправились в ресторан. Настало время что-нибудь перекусить. Дверь закрыли, вставили ключ и… вынули. Чем черт не шутит, всё-таки эвакуационный выход.

Так же, как и на «Шишкине», здесь было два ресторана, находящиеся в кормовых зонах главной и средней палуб. В связи с миниатюрными размерами они были поделены между пассажирами, занимающими разные палубы: нам традиционно выпал нижний салон ресторана.

Вот интересно. По первоначальному проектному решению загрузка теплохода составляла свыше трехсот человек. Салоны ресторанов вмещают хорошо если по пятьдесят человек каждый, и то если забить всё пространство зала шестиместными столиками. Вероятно, предполагалось, что не каждый пассажир в принципе будет питаться в ресторане, потому как если кормить всех, то и трех смен будет мало.

Но вернемся к ресторану «Здоровцева». Честно говоря, не сохранилось информации, к какой смене питания мы оказались привязанными. Заказная система также работала: заказывали блюда на следующий день, но оплатить здесь просили сразу, авансом, чтобы уж наверняка не напрасно готовить. Пожалуй, это единственная разница в формате питания с предыдущим рейсовым судном. Разнообразием блюд похвастаться особо было нельзя, но голодным тоже трудно было остаться.

«Шишкин» немного всё же приучил нас к умывальнику и санузлу на палубе. Конечно, до условий «Константина Федина» здесь, как до Луны пешком, но, тем не менее, приноровиться было можно. А после скачущего галопом санузла восемьдесят девятого скорого здешние уборные были верхом комфорта.

Архитектура общественных зон и прогулочных палуб с их оснащением креслами и столиками позволяла находиться в каюте минимальное время. В таком режиме мы и решили существовать. Периодически кто-то из нас «нырял» в каюту, брал что-то необходимое и возвращался назад. Открывание иллюминатора (вот его мы в свое отсутствие открытым твердо решили не оставлять) время от времени помогло выветрить духоту, нормализовать влажность в каюте, так что с климатом теперь всё наладилось, тяжелый воздух больше не сшибал с ног.

С собой у меня была походная книжка, и если мы не разыгрывали какую-нибудь партию в «преферанс» или «кости», то я отдавался чтению. И совершал ежечасный круг по палубе, само собой разумеется, а чаще и не один. «Здоровцев» в маршевом темпе бодро шел вниз по течению, благополучно миновал канал и вышел в волжское русло. За ночь мы должны были миновать Рыбинское водохранилище и рано утром пришвартоваться в Ярославле. Целых три завтрашние стоянки с лихвой окупят сегодняшний день на воде.

Это расписание всё же совсем мало походило на рейсовое: стоянки тут, хоть и без экскурсий, но всё же и не десятиминутные. Для москвичей, похоже, под рейсовый статус постарались максимально адаптировать стандартный туристический график движения.

Ну, так оно и лучше.  

Действительно, а почему бы и нет? Вот и наш пример стал показательным. Мы, получается, изначально рассуждали в узких рамках сложившихся в головах стереотипов, до последнего полагая, что из Перми надо обязательно возвращаться этим же теплоходом. А если бы мы сразу рассматривали только рейс (читай, круиз) Саратов – Пермь, то это изначально бы позволило нам более широко планировать продолжение путешествия. Возможно, мы бы даже и в самом деле остались в Перми на три дня, потратив их на знакомство с этим городом и регионом, а вернулись следующим бортом.

Это открытие стало для меня ошеломляющим. Глядя на спускающихся на берег по трапу недавних пассажиров «Здоровцева», «груженных» совсем не огромными чемоданами, я вдруг увидел в них не приехавших в пункт назначения граждан, а обычных туристов, выбравших в качестве условного круиза выходного дня четырехдневный тур Москва – Нижний Новгород. Вырвавшись из столицы в среду, в воскресенье они снова будут дома, добравшись туда за выходные, и в понедельник уже будут на работе. Короткая контрастная передышка в рабочих буднях – отличный способ зарядиться энергией и впечатлениями.

И новые пассажиры, регистрирующиеся сейчас на борту, возможно, также выбрали короткий круиз Нижний Новгород – Астрахань.

Осознанная новая реальность сразу же многократно расширяла возможности планирования речных путешествий. Логичный вопрос дальнейшего перемещения домой или еще куда-то пока не всплывал, оставаясь за пределами разыгравшихся фантазий. Хотя недавний опыт поиска железнодорожных билетов из Перми должен был быстренько вернуть меня с небес на землю. Но тот странный поезд давно уже был в прошлом, сегодня я стоял на верхней палубе, облокотившись о потертый и местами потрескавшийся поручень палубного ограждения, и рассеянно глядел на набережную Нижнего.

В город сегодня выходил только папа. Следуя совету кассира, в Ярославле и вот теперь в Нижнем он захаживал на речные вокзалы и спрашивал в кассах свободные каюты на наш теплоход. Средства позволяли нам переехать на среднюю палубу в двухместные каюты, которые хоть и были также без удобств, но по уюту и комфорту были намного выше «апартаментов» нижней палубы. Но свободных кают пока что не было.

Вслед за Ярославлем Нижний Новгород также не смог нас порадовать. Но впереди на пути нас ждало еще три города, а посему поводов отчаиваться не было.

После трех предупреждающих объявлений матросы лихо задвинули трап на борт, зафиксировали калитки засовами и разбежались по вахтам. Береговые сбросили швартовы. Жалобно скрипнули старые покрышки, исполняющие роль кранцев, и «Степан» стал отходить от причальной стенки. Группа пацанов, за минуту до этого примчавшихся откуда-то на пристань на велосипедах, теперь остановилась и, бурно что-то обсуждая, с серьезными лицами глазела на теплоход. Один, самый мелкий из них, сдернул с головы пижонскую панамку и стал размахивать ей вслед кораблю. Но не суетясь, а по театральному медленно и словно поставленным движением. Выглядело это совершенно нелепо и оттого смешно. Видно было, что мальчишка вкладывал в эти движения всего себя, как будто провожал не речной пассажирский теплоход, а большой военный крейсер в дальний океанский поход.

Не я один обратил на него внимание, соседи рядом тоже улыбнулись и в таком же ритме стали махать ему в ответ. Это вызвало совсем невероятную реакцию. Теперь все четверо мальчишек, поддержав обратную связь, стали махать нам вслед. И всё – в той же сценической манере. Наша палуба уже в голос смеялась, но эстафету приняла, к первой группе присоединились еще пассажиры. Теперь четверке пацанов с борта махало человек десять взрослых. Получилось весьма душевно.

Наш кораблик быстро удалился от берега и «побежал» дальше. Мальчишки, оседлав велосипеды, укатили, случайные прохожие, оказавшиеся в момент отплытия на пристани и задержавшиеся проводить судно, расходились дальше по своим делам.

Нашими же делами на вечер было поужинать, закончить начатую ранее партию и пройтись по палубе кружочков пять-шесть. Тем и занялись. 

После ужина мы с сестрой умотали смотреть фильм. Здешний видеосалон выглядел миниатюрным подобием шикарного зала на «Федине» и почему-то не пользовался у меня такой популярностью, как в прошлые годы. Вероятно, я повзрослел.

Папа твердо решил дождаться полуночной стоянки в Казани. Он верил в удачу сегодняшнего дня и чувствовал, что нам повезет и мы тоже переедем на пару палуб выше. Все наши догадки, откуда в Чебоксарах оказалась свободная каюта, сводились к тому, что кто-то вышел, а садящихся пассажиров не оказалось. В самом деле, почему бы такому не случиться и в Казани?

После фильма сестра ушла спать, а мы с папой остались в нашем опустевшем, и оттого несколько депрессивном, жилище бросать кубики. Вероятно, такая картина могла бы шокировать случайных попутчиков, попавших к нам на подселение: двое играющих в «кости» в абсолютно пустой каюте, где из мебели два матраса, без вещей и багажа слабо походили на путешествующих туристов. Предположу, что мы скорее были похожи на лиц без определенного места жительства, случайным (причем, нелегальным) образом оказавшихся на борту пассажирского теплохода. С другой стороны, вероятно, именно так и должны были выглядеть пассажиры третьего класса, для которых строились восьмиместные «люксы».

В борьбе с влажностью и духотой на нашей стороне выступал настежь распахнутый иллюминатор. Свежий воздух, богатый брызгами близкой воды, врывался в каюту, наполняя ее вечерней речной бодростью. В довершение всей нелепости нашего образа мы еще и накинули на себя каютные одеяла-пледы. Вот теперь мы окончательно трансформировались в третий класс. Необходимого антуража добавить решил и сам теплоход: в каюте неожиданно зашипела и затрещала прикрученная к потолку единственная лампочка, дававшая скромное освещение. Обычно такой шумовой эффект создается тогда, когда лампочка намеревается отдать Богу душу и перегореть. В итоге от света пришлось отказаться, как и от продолжения партии. Замечательно!

Всё-таки стянув с себя одеяла, мы отправились в буфет. Папа собирался остаться на палубе, а меня, на удивление, тянуло обратно в каюту. Я взял две бутылки лимонада, и мы разошлись до казанской стоянки каждый в свою сторону.

Прошлой ночью, находясь в новой каюте, я отметил одну ее конструктивную особенность – большую «полку-подоконник» под иллюминаторами. Теперь я собирался расположиться там, как на импровизированном балконе.

Задумка сработала. Перетащив матрас и забросив туда все подушки, я расположился прямо перед иллюминатором, словно в большом и мягком кресле. Вдобавок бортовое радио включило актуальную зажигательную «попсу», ставшую заключительным штрихом к этой безумной, но при этом бесконечно романтичной обстановке.

Я выкрутил громкость радио побольше, открыл бутылку лимонада и уставился в открытый иллюминатор, потихоньку предаваясь мечтаниям. 

Казанский вокзал, одиноко грустивший на безлюдной набережной, был хорошо знаком нам по прошлогоднему круизу. Таким же абсолютно пустым оказался и зал вокзала, но светившееся окошко кассы говорило о том, что она еще работает. Отсутствие потенциальных пассажиров обнадеживало, по крайней мере, в Казани вроде как никто не садится. Правда, и в холле в ожидании швартовки мы были единственными, кто собирался выходить.

В зале мы разделились: папа пошел к кассе, а я застрял у стендов с проектами теплоходов. К этому лету у меня уже сформировалась более-менее целостная система классификации речных судов. В ней я обобщил все свои наблюдения прошлых лет, структурировал их в контексте эксплуатируемых на тот момент проектов теплоходов и мог похвастаться тем, что, применительно к четырехпалубным теплоходам, имел в своем архиве планы палуб всех имеющихся на тот момент типов судов.

В этот раз папа освободился быстрее. По его довольному выражению лица я понял, что мы тоже переезжаем. Удивительные метаморфозы сегодняшнего дня, не зря он так стремился дождаться казанского вокзала! Довольные, возвращаясь назад, так и не обнаружив выходящих со «Здоровцева» пассажиров, мы пришли к выводу, что только что купленная каюта была зарезервирована за Казанью с самого начала рейса еще из Москвы и просто не была выкуплена. По-другому мы не могли объяснить, почему нам ее не предложили раньше. То же самое, скорее всего, случилось и в Чебоксарах.

Пока еще наш теплоход стоял у причала, мы сдали четырехместную каюту на нижней палубе и перебрались в новую двухместную на средней, такую же, как купили в Чебоксарах. Сделать нам это было максимально просто: из вещей у нас была только одежда, в которой мы, собственно, и были. Дамы наши уже спали, и мы решили поделиться новостью уже утром.

Что же, целых три дня рейса обеспечены нам в уюте и комфорте. Я рассчитывал на такой же оранжевый тюль и такие же мягкие диваны.

Часы пробили полночь, на дворе наступило 19 августа 1991 года. Нумерологи скажут, что комбинация цифр в этой дате вполне соответствует тому, чтобы вызвать потрясения. К тому же, опять-таки, понедельник.

Следующие три дня подведут черту и перевернут историю, повернув ее ход навсегда в новое русло. 

В родной город прибыли в дождь. Стихия заливала окна кают сплошным потоком, казалось, сама природа пребывает в депрессивном настроении. Саратов не принимал. «Степан Здоровцев» бросил якорь, немного не дойдя до острова Казачьего, и встал на рейд.

В итоге, с прибытием опоздали на пятьдесят минут.

В напряженном молчании высадились из теплохода и поспешили домой вникать в новости.

На дворе пробило три часа дня 21 августа 1991 года. В Москве к этому часу уже всё закончилось. В жизни миллионов всё только начиналось.