И так получилось, что путешествие на «Сергее Дягилеве» совпало по времени с очередным подобным курсом. По этой причине в данную работу, получившую свое название аналогично с предыдущими текстами по названию круиза, я включил как небольшие зарисовки, написанные в качестве подготовки ответов на задания курса, так и самостоятельный рассказ, выступивший курсовой работой. Естественно, все истории вплетены в реально происходившие события, случившиеся со мной в сентябре двадцать третьего года.

Пожалуй, самым нашумевшим событием этого навигационного сезона стало обмеление Волги. И ведь не сказать, что лето двадцать третьего года выдалось особенно жарким. Конечно, как и положено для лета, были периоды, когда припекало от души, однако такие дни не замирали над миром на долгие недели и достаточно скоро сменялись циклонами, приносящими осадки и живительную прохладу.

Тем не менее низкий уровень воды в реке ожидаемо сказался, в первую очередь, в самом слабом месте волжского бассейна – пропускной способности Нижегородского гидроузла. Чересчур малый уровень воды нарушил штатную работу Городецкого шлюза уже в конце июля, неминуемо вызвав массовые изменения в расписаниях круизных судов, в маршрутах которых значилось его прохождение. Теплоходы, идущие транзитом через Нижегородскую область, так или иначе вынуждены были подстраиваться под новые условия и меняли свои графики движений. Для нашего борта Нижний выступал конечной точкой маршрута, где он разворачивался и отправлялся обратно в столицу, отчего команда приняла мудрое решение – времени на шлюзы не тратить, встать на стоянку собственно в Городце и сосредоточиться на трансфере туристов между ним и Нижним Новгородом.

По странной иронии судьбы оба наших круиза этого года начинались в Нижнем Новгороде. Весной, когда мы отправлялись в Уфу в вечернее время, из Саратова мы ехали поездами через столицу. В этот раз через Москву решили не ехать, выбрав альтернативный вариант пересадки в Ртищево. Получилось оптимально, особенно с учетом необходимости оказаться на Площади Маркина Нижнего Новгорода не позднее семи утра. Именно в это время начинал формироваться первый трансфер в Городец.

День выдвижения к месту начала круиза выпал на 21 сентября 2023 года. В 8 часов 44 минуты утра наше с Ириной путешествие началось с посадки в пригородный электропоезд, который к полудню должен был доставить нас до первого малого города на нашем пути – Ртищево. 

Как и полагается, перед самим вокзалом есть и площадь, естественно, с памятником. Покружив по Железнодорожной, Советской и Красной улицам, мы вернулись в Центральный сквер, прошлись по его тенистым дорожкам и немного задержались у монумента Ильичу. Вождь, выполненный в виде внушительных размеров бюста на высоком и массивном постаменте, серьезно и внимательно, словно оценивая правильность революционной позиции, насупив брови, смотрел на подходящих к вокзалу.

На привокзальной площади сильно и опьяняюще пахло свежей выпечкой. Аромат моментально сгенерировал в моем мозгу образ нежнейшей «улитки» в белой помадке, усыпанной маком. Даже несмотря на то, что я только-только отобедал, я поймал себя на мысли, что будто от такой «улитки» и не отказался бы.

Зато с другой стороны вокзала, на перроне, обонятельные ощущения были совершенно иные. Соблазняющие кулинарные ароматы сюда не долетали, здесь держался ни с чем не спутываемый резкий и специфический запах железной дороги. Тот самый запах, что у большинства населения, не сталкивающегося по профессиональной необходимости с железнодорожной отраслью, стойко ассоциируется с романтикой поездки в поезде – отпуском или, на худой конец, командировкой.

Кто был в ртищевском железнодорожном вокзале, наверняка помнит большой просторный зал ожидания, занимающий целый флигель. Рассчитанный, безусловно, на несколько сотен человек зал с очень интересным и колоритным интерьером запросто мог стать декорацией к какому-нибудь историческому фильму времен середины прошлого века. Тем непривычнее было тут оказаться и провести оставшиеся до прибытия поезда десять минут в полном одиночестве.

Анапа – Киров прибыл строго по расписанию на первый путь. Вагон оказался полупустым, а в своем купе мы и вовсе оказались в одиночестве. Полностью оккупировав стол купленными в Ртищеве печеньями и фруктами к ужину, мы приготовились отдаться атмосфере железнодорожной поездки. Вот именно сейчас мозг окончательно готов стал поверить, что отпуск начался.

Вокзальный диктор объявил об отправлении, тут же вагон чуть заметно дрогнул и мягко покатился вдоль перрона. Быстро вырвавшись за город, состав набрал скорость и, то страшно, то жалостливо кряхтя и поскрипывая, помчался вдаль. Заработал кондиционер, отчего в вагоне сделалось более чем свежо. Пришлось забраться под одеяло с головой, и, что редко случается, я даже незаметно для себя задремал.

Дошло до того, что мне привиделся короткий сон, где я вдруг неожиданно оказался далеко за границей, очень может быть, что в Италии (почему-то я был в этом уверен), на балконе какой-то виллы с видом на море. Под балконом росло мандариновое дерево, я понял это по ярко-рыжим шарикам, явно спелым и сочным мандаринкам, увешавшим все его ветви, а рядом в небольшом кресле-качалке сидел некий персонаж, которого я точно знал, но вспомнить ни его имя, ни откуда я мог его знать в принципе, не мог.

– Как же я соскучился по яблоку! – сокрушенно промолвил персонаж.

– По яблоку?

– Да, не магазинному, а по настоящему дачному спелому наливному яблочку, только что с деревца сорванному. Вот именно что сорванному с легким щелчком надломленной плодоножки. Сорвешь его, ощутишь на лице дуновение воздуха, взбудораженного потревоженными яблоневыми листочками, да прямо сразу и надкусишь. Первый хруст, да так, что уши закладывает, вот он, самый сладкий момент. Фрукт поддается, сок облаком мельчайших брызг вырывается на волю, неся с собой незабываемый с детства запах лета, ассоциирующийся с утренней свежестью и свободой, когда пацанами срывали плоды с соседского дерева и улепетывали, чтобы не попасться, а потом прямо так, с дерева, съедали на спор, кто громче чавкает.

Персонаж откинулся на спинку кресла. Оно начало раскачиваться, а он закрыл глаза и продолжил:

– Но что запах. А вкус? Неизбежно немного сока протечет по подбородку, но то можно утереть рукавом, а весь сок остается на языке. Зажмуришься, покатаешь его немного внутри и проглотишь. Вот он, вкус истинного блаженства… Полцарства за яблоко!

Поезд чересчур резко дернулся на стыке, и я проснулся.

Разглагольствующий персонаж, так и не узнанный, растворился вместе с остатками сна, а в памяти осталась лишь его мечта о яблоке. Собственно, сам этот фрукт также присутствовал на столе – Ирина взяла из дома в дорогу парочку, и одно еще оставалось нетронутым.

Я спонтанно решил оценить ощущения собеседника из сна наяву, взял со стола яблоко и надкусил.

В задумчивости от оценки собственных ощущений, оно было быстро съедено. Вывод сложился абсолютно закономерным для среднестатистического жителя центральной полосы России:

– Яблоко как яблоко. А вот мандаринка бы сейчас была более кстати… 

Андрей Андреевич Зимин, будучи уже маститым искусствоведом, ранним сентябрьским утром приехал в небольшой провинциальный городок Нижегородской области со звонким, несколько непривычным для слуха именем Городец по рабочим делам. Конечным пунктом его маршрута значился небольшой деревянный частный домик под номером 16 по улице Ленина, где недавно открылась импровизированная выставка картин местного известного художника Виктора Михайловича Ануфриева, ныне работающего в Питере. Целью поездки был осмотр имеющихся работ и проведение переговоров с самим художником на предмет сотрудничества с рядом музеев.

По правде говоря, Зимин преследовал и свою личную причину приехать на эту выставку – его очень интересовала одна картина, на которой художник изобразил одинокий корабль, вписанный в речной пейзаж. Цвета и техника, в которой была написана работа, оптимально вписывалась в музейную экспозицию, которую персонально составлял и курировал Андрей Андреевич.

Однако этим ранним утром самого мастера не оказалось на месте, он ожидался лишь через пару часов, и Зимин столкнулся с необходимостью как-то провести это время. Андрей Андреевич решил воспользоваться случаем и прогуляться по улочкам Городца, устроив тем самым самому себе импровизированную экскурсию по городку.

Собственно, он уже и оказался в самом что ни на есть историческом центре Городца, на перекрестке улиц Ленина и МОПРа, у самого входа в местный краеведческий музей. В музей Андрей Андреевич был бы и не против попасть, но тот по причине раннего часа еще не работал.

В минуте ходьбы от него была знаменитая своей застройкой улица Андрея Рублева, а по ней можно было выйти на смотровую площадку к памятнику Александра Невского. Этим маршрутом мужчина и решил прогуляться.

Утро все быстрее разбегалось, солнышко растворило скрывающую его тучку и теперь не просто светило, а уже пригревало. Зимин снял пиджак, закинул его за спину, и отправился исследовать окрестности.

И первым делом, выйдя на Рублева, он погрузился в тишину. Это не было полным безмолвием – в листве деревьев щебетали невидимые пернатые, у кого-то во дворе прокукарекал петух – но, по сравнению с нескончаемым гулом мегаполиса, это было поистине умиротворяющей тишиной.

«Чудесный!» – только и подумал Зимин, остановившись у первого же раскрашенного фиолетовым двухэтажного дома и любуясь им на фоне насыщенно-голубого утреннего неба. Про особенность городецких домов в виде покрытых резьбой наличников на окнах Андрей Андреевич был наслышан и теперь даже подошел поближе к дому, изучая рисунок и манеру его исполнения.

Со двора вызвавшего восхищение пешехода дома вышел невысокий добродушного вида пес, внимательно посмотрел на человека, приблизившись, обнюхал и, удивительное дело, сел рядом и тоже уставился на окна. Данный факт настолько поразил Зимина, что он сначала оторопел, а потом от души рассмеялся:

– Что, брат, тоже любуешься? – в шутку обратился Зимин к собаке.

Пес обернулся на голос, умными глазами внимательно взглянул на Зимина, в знак согласия с его словами вильнул хвостом, смахнув облачко пыли с асфальта, и, чуть наклонив голову вбок, отвернулся и снова уставился на дом.

Андрей Андреевич снова рассмеялся, уж больно забавно выглядела эта животина, чисто импульсивно нагнулся и почесал собаку по голове. Пес позволил ему эту вольность, продолжая глазеть на дом, но хвост его завилял быстрее.

– Угостить мне тебя нечем, да и незачем, наверно. Ладно, пойду дальше.

Улица Андрея Рублева протянулась в длину не больше двухсот метров, с обеих сторон застроенная деревянными удивительными по раскраске и украшениями домиками. Уюта и душевности добавляли высокие деревья, растущие по обе стороны проезжей части и образующие эффектную тенистую аллею.

Зимин пошел дальше в сторону берега, но через несколько метров опять остановился. Теперь сразу два соседних дома привлекли его внимание именно резьбой на наличниках. Имеющий отношение к искусству, он не мог не оценить трудоемкость процесса и бесконечную любовь к ремеслу мастера, режущего такую красоту.

Пес, по-видимому, не отягощенный никакими другими занятиями этим утром, решил составить компанию Зимину и вместе с ним также сначала неторопливо прошел по улице, а потом замер рядом, когда тот остановился насладиться работой резчиков. Правда теперь на дом он не смотрел, а смотрел на большого кота, который шел встречным курсом ровно посередине тротуара. Пес, стараясь выглядеть равнодушным, с кота этого глаз не сводил и хвостом вилять перестал.

Кот же, напротив, вальяжно шел с беспредельно наглым видом и буквально бесконечным чувством собственного достоинства, и на пса, а тем более человека внимания никакого не обращал.

Откуда-то из глубины тела собаки раздался какой-то звук, отдаленно похожий на рык, но такой тихий и робкий, что услышал его только Зимин. Он обернулся на своего попутчика, проследил за его внимательным взглядом и тоже увидал кота. Тому же по-прежнему не было до них никакого дела, по крайней мере, так виделось со стороны.

Зимин временно забыл про дома и стал наблюдать за этой парой. Пес определенно кота этого знал, причем, судя по совершаемому маневру, опасался – собака пятилась, недовольно урча, и заходила за Зимина, оставляя того между собой и котом.

Андрей Андреевич раскусил маневр и сочувственно произнес, обращаясь к псу:

– По ходу дела, крут этот хвостатый, как я погляжу. Авторитет местный. И тебе, верно, перепадало от него.

Пес навострил уши, будто слушая человека, но взглядом был приклеен к коту. Неизвестно, как бы все случилось дальше, но тут брутальный котяра резко остановился, повернулся, молниеносным прыжком взобрался на забор и через мгновение скрылся по другую его сторону.

Андрей Андреевич вместе с собакой продолжили путь дальше. По улице Андрея Рублева путники добрались до Набережной Революции. На маленьком пятачке здесь разместились два дома, окончательно очаровавших Зимина: Терем русского самовара по Набережной Революции, 11, выкрашенный ярко-синим, и огромный дом графини Паниной по Рублева, 16. Обилие резьбы на обоих, причем разных техник, привело Андрея Андреевича в полный восторг.

У этих двух домов Зимин задержался дольше всего. Несколько минут он, завороженный, стоял и любовался и искусным украшением, и самим сочетанием цветов, в какие были окрашены строения, его взгляд буквально впитывал и отдельные нюансы в элементах резьбы, и всю картину целиком.

Из состояния созерцания Зимина вывел его четвероногий спутник, ткнувшийся носом в его коленку.

– Что, Шарик? – почему-то мужчине именно так пришло в голову обратиться к собаке. – Погоди. Это ты тут все видел и знаешь, а я так никак не налюбуюсь.

Неожиданно налетел порыв ветра – в этой своей части Городец выходил к самому краю высокого берега Волги и был открыт всем ветрам. Осень сразу же напомнила о себе, Андрей Андреевич вздрогнул, снова надел пиджак, даже застегнул на одну пуговицу и вслед за убегающим Шариком отправился к обрыву, огороженному симпатичным решетчатым забором, украшенным забавным декором, похожим то ли на бабочек, то ли на диковинных жуков.

Внизу открывался вид на будущую главную Городецкую пристань со строящимся ансамблем Города мастеров в виде добротного, внушительных размеров деревянного терема. Прямо за Волгой, на другом берегу, коптил Заволжский моторный завод, а немного вдали справа кипела работа по строительству нового Городецкого шлюза.

Зимин широко расставленными руками оперся о парапет набережной и, подставив лицо потоку свежего воздуха, поднимающемуся с реки, наслаждался открывшимся пейзажем.

«Какая удивительная тишина и спокойствие!» – подумалось Зимину. Хотя полной тишины и не было: в ветвях широко разросшихся деревьев шелестел запутавшийся в них ветер, сорока пролетела, возмущенно стрекоча на ходу, где-то громко гавкнула собака (вероятно, это был Шарик, незаметно удравший и уже забывшийся Андрею Андреевичу), а откуда-то совсем издалека, легким фоном, доносился гул работающих механизмов. Но это были те звуки, что не перебивали естественное звучание начинающегося дня, не мешали воспринимать естественность и взаимосвязанность мира вокруг.

Зимин немного потерял счет времени во время своего променада, отчего, когда он посмотрел на часы, оказалось, что пора поворачивать обратно.

– Пойду. Буду стараться застать Виктора Михайловича, пока туристы не потянулись.

***

Белоснежный «Сергей Дягилев» предстал перед нами во всей красе. Выйдя из автобуса, мы сразу же оказались на плоском искусственном берегу городецкого бьефа у пристани Галанино. Теплоход, едва заслоняемый небольшими елочками, был единственным пришвартованным здесь судном и, казалось, тихонько дремал, мерно посапывая чуть слышным низким сапом своих дизелей.

– Ах! Красавец! – только и вырвалось у меня.

Сердце ускорило ритм, впереди ожидался самый волнительный и самый трепетный момент круиза – первая посадка на борт. Кульминация этого действа – ощущение в руках ключа от каюты. Этот ключ сродни отмычке к двери в другой мир, внутренний и уникальный мир теплохода, готового отправиться в круиз.

Мозг уже осознавал, какое удовольствие его ждет впереди, и ему не терпелось скорее забраться на борт. Ирина настаивала ускориться с регистрацией, а мне хотелось, напротив, не спешить с посадкой и растянуть это мгновение на подольше. И, судя по динамике движения наших соседей по трансферу, не я один так мыслил – на пути к причалу пассажиры растянулись длинной вереницей, причем вторая ее часть, в которой был и я, продвигалась заметно медленнее авангарда.

Но сильно долго мучить и дразнить мозг ожиданием вредно, отчего в порядке живой очереди мы прошли регистрацию и готовы были заселяться.

Выбрал я на этот раз каюту на нижней палубе. У 302-го проекта, чьим представителем выступает и наш теперешний теплоход, нижняя палуба жилая, и здесь располагаются четырехместные двухъярусные каюты, которые также могут реализовываться и в двухместном варианте. Его я и выбрал, преследуя в том числе и профессиональный интерес турагента.

Для двоих пассажиров каюта показалась просто огромной. Особенно в сравнении с миниатюрной двухместной на «Принцессе», эта четырехместная была настоящей студией. Верхние полки находились в сложенном состоянии, более широкий проход между нижними, небольшое трюмо, напротив которого большое по площади свободное место. Для двоих просто шикарно. Большие иллюминаторы достаточно высоко и вряд ли приспособлены для обозревания окрестностей, скорее для поступления в каюту солнечного света, с чем они справлялись замечательно. Для размещения вещей есть столик и огромный «подоконник», если так можно выразиться по отношению к широкой площадке под иллюминаторами, способной разместить на себе все, что потребуется в путешествии, не загромождая при этом столик.

Разборку чемоданов оставили на потом, потому что сразу после посадки нас ждали на завтрак. Большой и оставшийся единственным ресторан «Волга» на средней палубе встретил душевной негромкой музыкой и улыбающимися официантами. Нас разместили за четырехместным столиком, персонально закрепленным за нашей четырехместной же каютой, так что в этом рейсе весь стол оказался в нашем распоряжении. Стало быть, кроме Ирины, я никого не смущу набором несочетаемых составляющих своего типового завтрака, проходящего в формате шведского стола. И хоть она уже и привычна к моим вкусам, но тем не менее до сих пор порой удивляется.

План на сегодняшний день был таким: до обеда знакомимся с теплоходом, после него участвуем в экскурсионной программе по Городцу вплоть до вечернего отправления, сразу после которого ужинаем. Дальше – по оценке оставшихся сил.

Адаптация к отечественным туристам после долгих лет работы исключительно с иностранцами привела к следующим нововведениям в теплоходе. Во-первых, кофейню в носу средней палубы переформатировали под детский клуб. Бесспорно, у все более возрастающего год от года количества детей и подростков, путешествующих на теплоходах, должна быть своя локация, заточенная именно под данную аудиторию. И на «Дягилеве» решили отдать под эти нужды одно из самых выигрышных помещений. Однако по причине сентября за бортом из детей на нашем рейсе не оказалось ни одного, отчего клуб в дальнейшем в течение всего круиза оставался запертым и заглянуть в него можно было только через носовые смотровые окна.

Во-вторых, из-за радикальной переделки кают в сторону повышения площади и комфортности удалось уменьшить пассажировместимость теплохода, отчего для организации питания в одну смену оказалось достаточным только одного ресторана на средней палубе. Второй зал – «Нева», что в корме шлюпочной палубы, перевели чисто в бар, однако, опять же, по причине малой загрузки борта в этом круизе в нашем рейсе он выступал скорее тоже как клуб, только как взрослый. Днем здесь наливали фито-чай и кислородный коктейль и проводили мастер-классы и лекции, а вечером проходили развлекательные программы.

Как бары работали «Панорамный» в носу шлюпочной и большой, с шикарной отделкой интерьера и с романтично приглушенным освещением бар на солнечной палубе. Кофе, чай, пиво и что покрепче наливают в обоих, оба просторны и во всем располагают остаться в них надолго.

И самое главное – широкие прогулочные палубы. Как их не хватало на «Анабелле»! Кают с балконами на «Дягилеве» пока нет, так что и средняя, и шлюпочная, кроме кормовой зоны палубы, были в полном распоряжении туристов. А в довершение ко всему по обоим бортам шлюпочной палубы под окнами бара были расставлены огромные полноценные диваны. Вот уж рай для любителей проводить время на открытом воздухе.

– Вот тут будет мое любимое место! – воскликнула Ирина, плюхнувшись на один из них во время ознакомительного обхода теплохода.

– Вероятно, и мое тоже! – подтвердил я и растянулся рядом.

– Я уже хочу плыть скорее.

– Уже скоро!  

Но это требовало затопления таких же огромных площадей земель. Горьковское «море» поглотило десятки сел и деревень, а в Юрьевце под воду ушла вся береговая инфраструктура. И как ни старалось в дальнейшем государство, вернуть город в развивающееся русло не получилось. Начавший свою историю в 1225 году, старейший город ныне Ивановской области, сегодня Юрьевец медленно, но верно движется к ее завершению. Возможно, и тот поразительный факт, что город до сих пор не газифицирован, тоже вносит свой весомый вклад в прогрессирующий упадок.

Но тем не менее в последнее время проглядывается слабый лучик надежды вернуть городу второе дыхание – предложенный акцент на развитие туризма, и водного в том числе, может стать той соломинкой, которая вытащит Юрьевец из безнадеги забвения.

И прозвучавший этим ранним субботним сентябрьским утром и выведший Кузьмича с Петровичем из состояния вспоминания короткий теплоходный гудок стал лучшим тому подтверждением.

– Это что за ту-ту еще нам гудит тута? – первым обернулся на бас теплоходного гудка Кузьмич.

– Туристы пожаловали, – утвердительно провозгласил Петрович, поправляя на носу конструкцию очков.

– Каков красавец! Как зовут?

– Не пойму покамест, кусты мешают.

– Дай сюда свое недоразумение, Чехов, – Кузьмич протянул руку и снял с уха Петровича его «пенсне». – Как ты вообще это носишь?

– Нормальные очки.

– Да что ж тут нормального, позорище.

Не надевая дужку на ухо, да она и не налезла бы – голова Кузьмича была много шире, чем у его соседа – держа очки в руке, Кузьмич сощурился и стал внимательно фокусироваться на подплывающем теплоходе.

– Сергей! – констатировал через несколько секунд Кузьмич, возвращая очки. – Второе слово не разбираю.

– Говорю, кусты мешают.

– Ну при чем тут кусты, Петрович, очки у тебя дрянные. В них только щи хлебать, чтоб мимо тарелки ложкой не тыкать. Ты небось в них абажур в бане мастрячил?

– В них, а в каких же еще. Других нема.

– Вот со слепа и натворил дел, лысая твоя голова.

Сегодня под утро у Петровича горела баня. Большой удачей стало то, что проснувшийся от тревожного сна Кузьмич услыхал за окном характерное потрескивание, вскочил, нацепил на себя что первым попалось под руку и бросился к соседу. Внутреннюю калитку между соседскими дворами впопыхах выбил ногой, да в порыве возбуждения так неудачно сильно постучал Петровичу в окно избы, что высадил стекло.

Зато сосед на такой акт вандализма проснулся быстро и, выскочивший сперва чинить расправу над хулиганом, смекнув, что дело к большой беде и уразумев, кто и что это было, кинулся обратно в дом и проворно вылетел оттуда с лопатой и несуразно большим багром.

– Баб подымай, помощь лишней не будет, и Витьку хромого буди. С его хаты ближе всего до воды. Отворяй дверь!

– Да не заперта! Погодь, полог возьму!

Огонь уже облизывал снизу две стены, часть пола и урывками подкрадывался к потолку, касаясь его своими длинными языками.

Справились быстро. Прибежали еще соседи, а когда Витька хромой сумел наладить шланг с водой, то уж залили окончательно. Хорошо, что вовремя начали тушить – баню, конечно, строить новую, но хоть на сараи не перекинулось, по ним и до избы соседской могло добраться.

Возбужденные, но довольные, что легко отделались, соседи стали разбредаться по домам, а Кузьмич с Петровичем решили пройтись проветриться – надо было переварить тот бешеный адреналин, что бурлил внутри каждого.

Только-только начинало светать, когда соседи добрались до сквера на набережной и разместились на скамейке. С Волги веяло осенней прохладой, несущей то специфический запах цветущей воды, то пронизанную умопомрачительную, насыщенную влагой свежесть.

– Свят-свят! – перекрестился Петрович, глядя в сторону Кривозерского креста, установленного на отмели посреди Волги на месте разрушенного и затопленного Горьковским водохранилищем Кривозерского монастыря. – Пронесло Божьей милостью и твоей помощью! Век не забуду, Кузьмич, в ноги кланяюсь, душой благодарю!

– Будет тебе. Благо, проснулся, блажь какая-то привиделась во сне.

– Это Он тебе сон послал! Все к одному, так и было.

Черная стеганая фуфайка, надетая на Кузьмиче, чуть дымилась, тлея под осевшими на ней искрами от пожара, а черные широкие штаны все были обсыпаны пеплом. На Петровиче и вовсе была надета какая-то несуразная плащ-палатка, промокшая на полах и прожженная на локте. Незнающие ситуацию могли запросто принять эту парочку за двух «бомжей», встречающих очередной рассвет в романтической обстановке модного стилизованного юрьевского сквера, призванного в будущем стать одной из главных туристических достопримечательностей города.

Петрович покопался в бездонных внутренних карманах плащ-палатки и достал оттуда чекушку самогона.

– Вот удача! А я думаю, что мне тут по ребрам стучит? А тут вот красота какая. Кузьмич, а это сна твоего продолжение, – подмигнул он соседу, откупорил пробку, принюхался и довольным тоном протянул: – Первачо-ок! Хорош! Кузьмич, это знак! Стресс снять, так сказать.

– Петрович, каждый раз я тебе удивляюсь. Везде у тебя заначка имеется. Баню спалил, а все про самогон толкует.

– На-ка, оцени, бородатая твоя голова. Не пробовал такого еще.

– Да откуда же у тебя такой, чтоб я не пробовал?

– А вот есть. На, пробуй!

К тому времени, как взошло солнце и к пристани причалил туристический теплоход, откуда стали выходить первые туристы, чекушка уже опустела и снова исчезла в недрах плащ-палатки. Кузьмич и Петрович, повеселевшие и уже уставшие за этот недолгий день, все еще сидели на скамейке на набережной и философски рассуждали о вечном применительно к будущему Юрьевца.

Вероятно, тема их беседы, насколько кажущаяся им естественной и жизненной, настолько же не вяжущаяся с их внешним видом, привлекла внимание одинокого прохожего, судя по одежде, туриста с теплохода, проходящего в этот момент по дорожке сквера. Молодой человек с нескрываемым удивлением дольше требуемого задержал взгляд на Кузьмиче, что не осталось незамеченным его соседом.

– Хлопец! – окрикнул Петрович туристов. Прохожий остановился.

– Как корапь твой зовется, а то у нас тут с соседом спор вышел! – как ни в чем не бывало спросил он.

Молодой человек, казалось, несколько оторопел, но быстро пришел в себя:

– «Сергей Дягилев».

– А! Что я тебе говорил! Сергей, правильно! – воскликнул Кузьмич, обращаясь к Петровичу, до этого, сощурившись, наблюдая за сценой.

– Дягилев? А кто ж такой этот Дягилев? – озадачился Петрович.

– Эх ты неуч, темный ты человек, Петрович! А еще пенсне носишь. Дягилева не знать, надо же.

Турист с теплохода вконец оказался сбит с толку. Безусловно, принятые ими мужчины на скамейке за лиц без определенного места жительства, но рассуждающие о пенсне и о Дягилеве, ломали все имеющиеся шаблоны представлений о подобной категории граждан.

В конце концов турист рассмеялся и, обратившись к мужчинам, спросил:

– А можно с вами сфотографироваться?

– Со мной? – переспросил удивленно Петрович.

– С нами, Чехов, чем ты слушаешь? С нами двумя. Конечно можно!

Молодой человек сделал селфи с коренными юрьевцами и, улыбаясь, отправился дальше. Смотря ему вслед, Кузьмич подвел итог этого утра:

– Вот, Петрович, мы с тобой теперь знаменитости, знать с нами фотографируются.

– Звезды! – констатировал Петрович.

– Пошли домой, звезда, в сон клонит – сил нет.

***

После завтрака нас ждала пешеходная экскурсия по центральной части города с посещением, наверно, всех знаковых на данный момент мест. Рассказали нам и про ту самую знаменитую церковь с огромной и величественной колокольней, что значилась Собором Входа Господня в Иерусалим, и про сам город, ранее процветавший, но со времени постройки водохранилища неотвратимо увядающий, и про нашумевший и наделавший страха невесть откуда прилетевший позапрошлым летом ураган с полноценным смерчем, выкорчевавший множество деревьев в округе.

Добрались и до красивой и аккуратной расположившейся высоко на крутом берегу Церкви Сошествия святого Духа. Именно тут, рядом с ней, на самой горе, открылись нам и два поразительных факта о Юрьевце. Первый – город до сих пор не газифицирован, несмотря на двадцать первый век на дворе, здесь по-прежнему топят дровами. Второй – все-таки какое же потрясающе красивое место, где расположился этот небольшой, словно замерший во времени с середины прошлого века городок.

Но для туристов он только открывается. Хочется верить, что именно туризм, в особенности речной, и будет тем драйвером, что вдохнет вторую жизнь в Юрьевец, малый город Ивановской области, один из самых старых городов земли русской, отданный в жертву гидротехнических технологий в двадцатом веке, но из всех сил пытающийся выжить спустя без малого восемьсот лет своей истории.

Из театра нас вывели через актерский служебный вход. Пока группа, уже стоя на улице, дослушивала рассказ экскурсовода, из этого же входа вышли типичные Хлестаков с Бобчинским (на сцене театра шел «Ревизор») и затянулись сигаретками. Своими экстравагантными образами они напомнили о случившемся конфузе и вызвали новый приступ смеха со стороны нашей группы, чем, казалось, были даже немного смущены.

Самые смелые из экскурсантов попросили разрешения сфотографироваться на память в компании персонажей, словно материализовавшихся из девятнадцатого века. Теперь уже польщенные вниманием актеры согласились на пару снимков и снова исчезли за дверьми театра.

На этом наша пешеходная экскурсия закончилась и началось свободное время в Кинешме. Ни погода, ни настроение не настаивали на нашем скорейшем возвращении на теплоход, отчего было принято решение еще немного побродить по тихим улицам старого центра.

Эта часть города выглядела пустынной. Возможно, многие решили воспользоваться теплыми выходными и провести время за городом, отчего прохожих и автомобилей нам попадалось совсем мало. Мы обошли квартал и по улице Ленина снова вышли на площадь Революции. Здесь уже народу стало побольше. Дальше спонтанно выбранное направление вывело нас на очень симпатичную и, судя по всему, совсем свежую локацию – Стрелку реки Кинешемка.

Вот тут горожан оказалось очень много. Можно было смело делать вывод, что данное место – одно из любимых, по крайней мере, у молодежи, коей тут было большинство. Сопутствующие этой публике шум и гам, слышавшиеся со всех сторон смех и крики отнюдь не раздражали, а как-то абсолютно естественно накладывались на наступающий теплый сентябрьский вечер.

Мы прошли на самую Стрелку, откуда должен был открываться совершенно потрясающий вид на место слияния двух рек и где ватага совсем малых ребятишек в этот момент кормила стаю уток. Утки устраивали форменный переполох, бросаясь за каждой попадающей в воду крошкой, чем приводили в полный восторг детвору.

Начало сумерек застало нас все также на Стрелке. Включилось освещение, стоящий неподалеку «Сергей Дягилев» тоже зажег свои бортовые огни – набережная заиграла совершенно празднично. Где-то заиграла музыка, город вовсю готовился к субботнему вечеру. А нам наступала пора возвращаться на борт – в ресторане уже накрывали столы к ужину, после которого сразу же намечалось отправление.

***

Предпоследняя суббота сентября у Петра Сергеевича Прилуцкого выдалась напряженная. Производственный аврал заставил его забыть о выходном и выйти на работу. Первоначально планируемые пара часов растянулись сначала до четырех, а затем и вовсе ушли во вторую половину дня. Утомленный и совершенно выжатый, Прилуцкий освободился лишь после трех часов дня.

Жена уехала на дачу, отчего дома Прилуцкого никто не ждал. Лучше всего в чувство Петра Сергеевича всегда приводила Волга. Пройтись по набережной, а то и посидеть и просто полюбоваться течением реки давно стало для него идеальным восстанавливающим средством. Посмотрев на часы, и в эту субботу, чтобы напитаться энергией воды, Прилуцкий прежде дома направился на берег.

Путь его проходил мимо театра. Абсолютно неожиданно в голову пришло осознание, что он уже невесть сколько времени не бывал в театрах. Мужчина задержался у касс – те были открыты. Подойдя ближе, он разузнал, что совсем скоро начнется «Ревизор», привезенный гастролирующей труппой из Сургута.

– А почему бы и нет? – сам себя спросил Прилуцкий, и несколькими минутами позже он уже пробирался по зрительскому залу к своему месту.

Совершенно не помня деталей сюжета, Петр Сергеевич с удовольствием смотрел спектакль. В какой-то момент Хлестаков, который по сценарию перемещался из одного угла сцены в другой, случайно обо что-то споткнувшись, в попытках удержать равновесие совершил не то прыжок, не то настоящий цирковой кульбит, громко приземлившись на обе ноги, но не упав.

Зал замер в безмолвии от неожиданности, не понимая, случайность ли это или по сценарию, и почти в ту же секунду, в полной тишине, совершенно непонятно откуда отчетливо донесся чей-то чих.

– Точно так-с! – вымолвил Хлестаков и, не в силах сдержать смех, широко улыбнулся.

Публика, придя в себя, поддержала актера волной смеха. Прилуцкого данный конфуз с чихом также порядком развеселил, он даже почувствовал, что вместе с ним бодрость духа, а потом и эмоциональное равновесие его вернулись в норму.

– Однако, театр – волшебная сила! – выйдя после спектакля на улицу, подытожил Прилуцкий завершающуюся субботу и в прекрасном расположении отправился домой.  

Как и положено всякому городу, здесь тоже есть пешеходная улица, именуемая до боли знакомо саратовцам – улица Кирова. Наш пешеходный проспект Кирова с недавнего времени стал называться проспектом Столыпина, хотя многие зовут его по старинке.

На улицу Кирова мы и направились, перебравшись с острова на большую землю по улице Подзеленье. Дальше по Которосльной набережной обогнули наряднейшую сверкающую багряным Гарнизонную церковь Архангела Михаила и вдоль массивной стены Ярославского музея-заповедника вышли на широченную Богоявленскую площадь.

В 2022 году, когда нам тоже выдалась пешеходная прогулка по Ярославлю, город предстал, кто-то бы сказал, безлюдным, а я бы уточнил – нелюдимым (может быть, тому виной была погода, в тот день было пасмурно и неожиданно промозгло для мая). Сегодняшний Ярославль – прямая противоположность. Несмотря на воскресенье, Первомайская улица, по которой нам выдалось идти, пестрела радостными и улыбающимися людьми, почему-то мне казалось, все больше молодыми, и громыхала потоком автомобилей, вечно спешащих куда-то не опоздать.

Тем ярче был контраст, когда мы свернули на Кирова и попали в совершенно другой городской ритм. Раскрытые шатры кафе и ресторанов манили приятной тенью и прохладой напитков. У одного из таких шатров мы столкнулись с туристами с нашего теплохода и приняли это за знак, что именно тут нас и угостят самым вкусным американо в Ярославле.

И не обманулись. В баре «Дягилева» дважды заказанный кофе оказался не по нашему вкусу горьким, отчего желаемого удовольствия от него получить не удалось. А уютное кафе порадовало, желанный напиток зашел замечательно. Отчего оставшийся марш-бросок до теплохода прошел на одном дыхании.

После обеда снова вспомнился трдельник. Стараясь не обращать внимания на уже намотанные пятнадцать тысяч шагов, желание найти загадочную чешскую выпечку снова погнало нас в город. На этот раз мы пошли в другую сторону, противоположную от исторического центра, рассчитывая внутри жилых кварталов найти пекарню или кондитерскую. Проводя параллели с Саратовом, я подумал, что подобное предположение вполне оправданно.

Однако все оказалось несколько иначе. Поднявшись по Красному съезду до опять-таки Красной площади и не обнаружив на ней ничего похожего на кондитерскую, мы выбрали направлением углубления в город проспект Октября и приступили к дальнейшим поискам. Довольно быстро они увенчались успехом – на пути оказалась пекарня, однако каковым же было наше удивление, что в ней не то чтобы не было трдельника, тамошний пекарь даже сама стала нас расспрашивать, что это такое. Тем не менее спустя пять минут эмоциональных попыток жестами объяснить, чем в нашем понимании может являться трдельник, пекарь однозначно определила, что если где и есть нечто подобное, то только в торговом центре «Аура».

«Яндекс. Навигатор» молниеносно построил маршрут – полчаса, и мы счастливые обладатели заветной сдобы. Ноги, правда, прошагавшие к этому моменту близкое к двадцати тысячам число шагов, попытались возражать, но жажда познания неизвестного эти робкие потуги безжалостно отвергла. Вперед!

Обогнув суровое и зарешеченное здание на углу проспекта Октября и Республиканской улицы, мы свернули на последнюю и продолжили знакомство с жилыми кварталами Ярославля. Надо признать, что в этой своей части город выглядит достойно, ухоженно и похоже на многие другие большие города центральной России.

Совершив еще один поворот на улицу Пушкина, мы спустя еще некоторое время дошли-таки до заветного торгового центра. «Аура» оказался не просто центром, а целым торговым городом, сравнимым по размаху разве что со столичными мегакомплексами. Наш самый большой в Саратове центр «Тау-галерея», мне показалось, намного уступал тому гиганту, в котором мы оказались.

Давешний кондитер весьма точно обрисовала, где в этом торговом квартале искать пекарню, так что нашли мы ее быстро, но… Нас снова постигла неудача, причем здешний продавец также подивилась нашему вопросу насчет трдельника, констатировав бесперспективность получения от нее новых ориентиров для поиска.

Пришла мысль справиться у Алисы из «Яндекса», но чудо-робот и вовсе озадачил нас ответом, выдав ближайшей к нам точкой, торгующей трдельниками, ларек в… Рыбинске. Разочаровавшись в глобальных возможностях интернета, мы приняли банальное решение, которое, казалось бы, лежало на поверхности – идти в тот же киоск, где мы впервые прочитали этим утром данное слово.

Ноги совсем загрустили и включили автопилот. Уже в начинающих наваливаться на город сумерках улица Свободы повела нас кратчайшим путем к заветному киоску. Миновали ТЮЗ, чуть позже осталась позади монументальная, несгибаемая временем, символ и гордость Ярославля, Знаменская башня. Дальше по уже хоженой сегодня улице Кирова снова выбрались на Ильинскую площадь и, наконец, совсем уже вечером, когда кое-где уже зажглась вечерняя подсветка, мы добрались-таки до Демидовского сада.

Сад был полон горожан самых разных возрастов. В одном месте о чем-то шумела совсем мелкая детвора, чуть дальше кучковались компании молодых людей, откуда-то доносилась инструментальная музыка. Здесь уже на полную работало освещение – в сгустившихся сумерках тень высоких деревьев быстро превращала вечер в ночь.

Но вот и утренние киоски, дополняющие романтику сада импровизированной мини-ярмаркой. Вот если бы я сейчас спросил, в каком из четырех киосках была самая длинная очередь, думаю, читатели без труда бы ответили на этот нехитрый вопрос. Ну, конечно же, в том самом, самом нужном, на фронтоне которого висели наклонившиеся в разные стороны буквы, складывающиеся в это странное слово, мучающее нас весь день.

Казалось бы, победа была близка. Однако, когда подошла наша очередь, выяснилось, что трдельники закончились. Здесь были гамбургеры, булочки, пирожки, всевозможные трубочки с экзотическими начинками, но вот именно трдельники и именно сегодня пользовались удивительным спросом и к этому часу все были съедены.

Двадцать пять тысяч шагов, сложившиеся в пройденные километры, выбрали все наши силы, и на то, чтобы расстроиться, их уже просто не хватило. А ведь еще предстояло вернуться на теплоход.

Скатившись под собственным весом по Волжскому спуску на набережную, мы не спеша побрели к виднеющемуся вдалеке и кажущимся недостижимым «Дягилеву».

– Поучается, Алиса все наперед знала.

– В том, что ближайший трдельник есть только в Рыбинске?

– Именно.

– Но не могла же она знать, что здесь все съели.

– Не могла. Но тем не менее в Ярославле она их не нашла.

– Завтра будем в Рыбинске, поищем там.

– Если ноги ходить будут. Я, кажется, натер мозоль.

– Утро вечера мудренее.

Приблизительно с таким содержанием диалога мы, в конце концов, точно к ужину доползли до нашего теплохода. По итогам сегодняшнего дня был установлен абсолютный рекорд по шагам – 34184 шага выдал мне перед сном счетчик на часах. Полагаю, это равносильно километрам пятнадцати. Для городского жителя, ведущего по большей части сидячий образ жизни, беспрецедентно много.

В восемь вечера ровно по расписанию наш теплоход отчалил от Ярославля и взял путь на Тутаев. Однако еще до того, как я успел уснуть, мы уже снова причалили – Тутаев оказался совсем близко. Выходить на палубу я поленился, оставив момент знакомства с новым городом до завтра, тем более что за бортом заморосил дождик. 

Известие о том, что по реке в город пришла большая белая лодка, застало меня на Верхнем Пруду. Плешивое Ухо принес ее на своем хвосте еще до зари, когда мы гоняли здесь какого-то залетного гастролера: догнать не догнали, драпал он знатно, не иначе кормился хорошо, но развлеклись основательно.

Месье Серж оказался уже не молодым состоявшимся серо-голубым котом невысокого роста, характерно сутуловатым для своих лет. В серьезном взгляде его зеленых глаз читалась некоторая надменность и в то же время неподдельная сосредоточенность. Этим своим взглядом он каждый раз будто бы оценивал очередного собеседника, но не презрительно, а, напротив, с явным интересом сразу же выявить некоторый его талант. В том, что всякая игрушка обладает талантом, месье Серж был уверен однозначно, и никто бы не смог его в этом разубедить.

– Организатор концертов, выступлений и прочих гастролей! – продолжил месье Серж громким и чеканным голосом.

Одет месье Серж также был весьма экстравагантно: на нем был черный, как уголь, смокинг и белая элегантная бабочка, а голову его украшал модный, пошитый по последнему фасону цилиндр. Завершала образ стильная черная костяная трость с бирюзовой рукоятью.

– Ах! – пронесся шепот восхищения по Коробке. – Восхитительно!

– Какой красавчик!

– Он просто милашка!

– Бесподобен!

– Месье Серж, пожалуйста, спускайтесь к нам! – провозгласила Кошка Аглая.

– Леди и джентльмены, к вашим услугам, – поклонился публике месье Серж.

Игрушки расступились, и месье Серж оказался в Коробке, окруженный восхищенными жильцами. Через минуту он уже был душой компании, рассказывая удивительные истории из мира большого искусства, по большей части балета и оперного исполнительства.

***

Тем же днем, после обеда между стоянками в Тутаеве и Рыбинске, Месье Серж был торжественно представлен директору круиза четырехпалубного теплохода «Сергей Дягилев» для дальнейшего пребывания на борту. Традиция, начатая нами еще в двадцатом, продолжилась.  

Собственно, трдельник (врученный нам экземпляр) – это трубочка из сдобного теста, обсыпанная снаружи кондитерской посыпкой, в данном случае кокосовой крошкой, а внутри наполненная сладкой пастой (нутеллой). Понимая всю ценность нашей редкой находки, мы решили попробовать все предлагаемые вкусы, собрав набор из пяти штук. В нем оказались как классические сладкие, так и по вкусу напоминающие пиццу. Приготовили нам их тут же практически при нас, отчего они были наисвежайшими, горячими, ароматными и гипнотически притягивающими.

Любопытство требовало опробовать покупку здесь и сейчас. Мы спустились к Волге, благо она была лишь в одном квартале, и, оказавшись в уютном парке, расположились на скамейке с видом на реку. Дегустация началась.

Спустя двадцать минут можно было подвести итог. Второй день поиска трдельника завершился полным триумфом. Чехам респект, их кондитерский изыск оказался очень аппетитным и безумно вкусным.

Отдышавшись и повздыхав над пустым пакетом, можно было уже выдвигаться и в обратную дорогу. Возвращаться решили прямо вдоль берега по Волжской набережной, откуда открывался замечательный вид на Волжский мост и на наш теплоход, пришвартованный подле него.

Против чуть ли не морозного утра в Тутаеве к вечеру день разошелся и сейчас радовал ласковым теплом. «Княжна Анастасия», что пришла в Рыбинск вместе с нами, уже отчалила, и теперь «Сергей Дягилев» в одиночестве дожидался своих гуляющих пассажиров.

Наше возвращение прошло точно в той стадии начинающихся сумерек, когда включается уличное освещение. Набережная в фонарях – особо романтичное зрелище. По воде начинают разбегаться световые дорожки, словно провоцируя реку выходить из сонного состояния и играть в них мелкой рябью.

«Дягилев» решил поддержать вечернее настроение улицы и тоже зажег свои бортовые огни, приведя в восторг прогуливающихся по набережной горожан. Думаю, не сильно ошибусь, если предположу, что освещенный пассажирский теплоход, готовый отправиться в дальнее плавание, на фоне почти ночного неба никого не может оставить равнодушным. Он обладает каким-то магическим притяжением и в каждом способен вызвать прилив желания оказаться в этот момент на его борту и, очутившись в каком-то совершенно новом мире, отправиться в путешествие.

Прямо у причала выступал уличный музыкант. Основными его слушателями выступали пассажиры «Дягилева», стекающиеся к ужину из города. Ирина осталась послушать его исполнение на берегу, я же поднялся на борт. Почему-то хотелось расположиться у фальшборта на солнечной палубе и ловить на себе завистливые взгляды с берега.

Не знаю, что на меня нашло, но именно такое настроение сложилось в этот момент. И, полагаю, трдельник в этом не виноват. 

Сколько раз проходил я мимо Дубны, посчитать, конечно, можно, но сложно, и ни разу до этого здесь не было остановки. Город молодой, современный, все достопримечательности так или иначе связаны с основной научно-исследовательской деятельностью, под которую и строился и «затачивался» изначально город.

Наше сегодняшнее изучение Дубны состояло из двух частей – экскурсии по симпатичному приволжскому скверу с массой скульптурных инсталляций и последующей поездкой в музей крылатых ракет на другой берег Волги. И если первая часть была посвящена причинам возникновения и истории создания самой Дубны, первым ее научным светилам и достижениям, то вторая часть призвана была продемонстрировать реальные практические результаты сложнейших разработок и многочисленных экспериментов.

Экспозиция музея крылатых ракет мало сказать, что впечатляет. Не столько сами макеты ракет, выполненные в натуральную величину, и макеты их носителей, сколько повествование об их возможностях и результативности эффекта их применения. Здесь и гордость за страну, и за людей, стоящих у истоков разработок и создания этой по истине грандиозной и страшной мощи.

Отдельный стенд посвящен линейке официальной продукции, выпускаемой дубнинскими предприятиями, а именно – широкой номенклатуре детских колясок. Немаловажный нюанс – на изготовление колясок шел тот же алюминий, что и на производство ракет, отчего дубнинские детские коляски можно было приравнять к высококачественной и сверхнадежной оборонной продукции. В одном экспонате я узнал и модель, мелькавшую на фотографиях старого семейного архива: в свое время, оказывается, и я колесил по улицам славного Саратова в коляске местного производства.

На обратном пути заскочили к большому памятнику Ленину, установленному напротив входа Канала имени Москвы в Волгу. И снова – такое грандиозное сооружение так долго оставалось вне поля моего внимания. Но теперь справедливость восторжествовала, и пусть панорамных фотографий сделать не получилось (на «Дягилеве» мы проплывали это место практически уже ночью, и поразительно, но огромнейший памятник вождю сегодня абсолютно не подсвечивается в темное время суток, хотя при нынешних световых решениях выглядеть он мог бы исключительно эффектно), но лично побывать и ощутить энергетику, идущую от постамента, удалось сполна.

Напоследок, высаживая нас, уже одаренных фирменными дубнинскими значками с открытыми в здешних лабораториях химическими элементами, у ларька с сувенирными магнитиками, экскурсовод поведала, где поблизости можно разжиться интересуемыми продуктами и товарами. Отныне Дубна войдет в список покоренных мною городов как небольшой, уютный и зеленый наукоград, в котором нам не попалось ни одной церкви и который могучим локомотивом неумолимо ведет отечественную науку впереди планеты всей!

Вечером на борту нас ждало еще одно торжественное событие – Капитанский ужин. Особое меню, праздничный интерьер столов, нарядная форма официантов и парадные кители у экипажа. Все сегодня было на высшем уровне – размеренно и торжественно. Капитан лично приветствовал каждый столик, где то бурно, то чинно шел обмен благодарностями и добрыми пожеланиями. Хорошая традиция как показательный и немаловажный нюанс речного круиза.

Ужин занял весь оставшийся вечер даже не потому, что сам по себе растянулся, а просто от того, что выходить из этой праздничной и одновременно немного грустной атмосферы вечернего ресторана не хотелось.

«Дягилев» тем временем завернул в канал и, подсвечиваемый фарами мчащихся по Дмитровскому шоссе автомобилей, потянулся в сторону столицы. 

Домой нам предстояло попасть лишь завтра, пока же «Дягилев» в положенном темпе пробирался во Каналу имени Москвы к Северному речному вокзалу столицы.

Лично мне канал нравится. Нравится красться вдоль суши, разглядывая берега, и почти вплотную расходиться со встречными круизными теплоходами. Нравится следить за самолетами, заходящими на посадку в Шереметьево, что пролетают над теплоходом порой совсем низко. А уж когда судно входит в столичные земли, с борта и вовсе уходить не хочется, всегда есть на что посмотреть на берегу.

Это утро мы провели на бортовом диване на шлюпочной палубе. За время этого короткого круиза я пришел к единственно верному заключению, что диван – прекрасная находка «Дягилева», с него намного комфортнее обозревать окрестности. Вещей в этот раз у нас совсем немного, и их сборку мы оставили на заключительный час путешествия.

От того, что прибывали мы раньше регламентного времени, обед на борту теплохода нам сегодня не светил. Северный речной вокзал, несмотря на пустые центральные причальные стенки (за исключением «Княжны Виктории», что стояла вне зоны посадки пассажиров), принимал нас на предпоследний свой причал. И то потому, что последний был занят «Генералом Лавриненковым». «Дягилев» заложил крутой разворот напротив выхода канала имени Москвы в речку Химка и грациозно пришвартовался к берегу.

Что же, уважаемый «Сергей Дягилев», благодарим вас за подаренные душевные шесть дней, вновь проведенные в удивительной и ни с чем не сравнимой атмосфере речного круиза, оставляем вас на попечение месье Сержа. Уверен, еще свидимся!

Времени до обратного поезда, что отправлялся с Павелецкого вокзала в половине четвертого, едва хватало, чтобы добраться с одного вокзала на другой и пообедать. Но все получилось идеально – к моменту отправления 135-го скорого обед от грузинского ресторан был в нас, а ужин от «Теремка» у нас.

Столица, до встречи! Едем домой! 

Тридцать лет назад Чемезов, учась на третьем курсе филологического факультета Питерского университета, оказался в группе студентов, где заводилой был некий Славка Говорун, заканчивающий в тот год факультет физический. Познакомившись как-то на одной из бесчисленных студенческих вечеринок, ребята сблизились, и как-то само собой незаметно для себя Федор влился в Славкину компанию.

Собирались почти всегда в общежитии, где и жил Славка. В Питер он перебрался поступать откуда-то с Урала, где последние годы школы воспитывался теткой. Родители его погибли при каких-то странных обстоятельствах. Рассказывать про то Славка особо не любил, упоминая лишь, что после того случая стал интересоваться некой загадочной уральской легендой. Собственно, распутывание этой не то легенды, не то реальной истории, как был уверен Чемезов, местами граничащей с откровенной мистикой, и привело его в конечном итоге в северную столицу.

Поступив на физфак, Говорун с первого курса продолжал свое расследование. Ему удалось даже подключить кого-то из преподавательского состава кафедры. Позже он завел знакомства с питерскими энтузиастами, увлеченными похожими темами, но там у них был свой междусобойчик, куда непосвященные не допускались. Иногда Славку прорывало на откровения, и из этих весьма редких рассказов Чемезов смог сделать вывод, что цель поиска Говоруна – обнаружение и подтверждение некоего временного парадокса.

Федор в силу своего гуманитарного склада характера не всегда мог понять изобилующие терминами и описываемыми процессами повествования Славки, отчего и не мог глубоко в них вникнуть.

И вот однажды, в начале мая, когда в Питер сквозь туманные угрюмые облака наконец-то робко начало просачиваться весеннее тепло, в университетском общежитии небольшая группа студентов собралась обсудить злободневную тему отмечания окончания предстоящей сессии. В самом разгаре планирования дверь в комнату распахнулась и внутрь влетел Славка, неестественно возбужденный и взволнованный. Он, не обращая внимания на собравшихся, рухнул на кровать, замер на несколько мгновений, снова вскочил и, уже сидя, упершись взглядом на студентов, произнес:

– Есть!

Воцарившуюся тишину прервал Артем Мельников, одногруппник Славки:

– И?

– Есть зацепка, кажется! Завтра с пацанами с клуба договорились идти проверить, но мне просто не терпится ждать завтра! Может, сегодня?

Пацанами с клуба Говорун называл тех самых питерских знакомых, что вместе с ним искали и изучали всякую аномальщину.

– Ни о чем, Говорун. Детальней декламируй.

– На переходах «Площади Александра Невского» обнаружилась дверка одна интересная, сегодня и завтра она будет открыта. Диггеры из клуба месяца два назад ее отыскали, якобы даже внутрь заходили, но пока не ясно. Главное, метку оставили, – глаза Славки загорелись зловещим огоньком.

– Метку на двери?

– Да.

– Так если по диггерам не точно, кто ж про метку узнал?

– Письмо пришло клубному старшему. В письме фото той двери, я ее видел, вроде запомнил, что и где искать надо.

– Ну, а диггеры что говорят? – включился Чемезов, до того не особо внимательно слушавший сбивчивый рассказ Говоруна.

– Да их пока найти не могут. Вроде видел кто-то кого-то, но до конца не ясно.

– Бред! А почему ты решил, что дверь открыта будет? – снова спросил Федор.

– С фотографией записка была, там даты стоят сегодняшняя и завтрашняя и указание на переход станционный. Написана почерком Наждака, это позывной диггера одного.

– Дела! – протянул Мельников.

Славка вскочил с кровати и схватил Артема за плечо:

– Пошли сегодня! Просто посмотрим, найдем дверь эту хотя бы. Не терпится.

Артем обвел взглядом собравшихся. Все, кроме Федора, замотали головами, отнекиваясь от сомнительного похода. Чемезов же пожал плечами:

– Я могу.

Артем почесал голову и, немного поразмышляв, тоже согласился.

– Ладно, давай съездим, если тебе так не терпится. Но с тебя пиво. Давай фотоаппарат возьму. Только вчера пленку заправил. Зафиксируемся в моменте.

Собрались быстро. В ларьке перед спуском в подземку Говорун взял три бутылки пива и рассовал по внутренним карманам. И уже через десять минут трое искателей приключений ехали в поезде метро рыжей ветки. Путь их лежал до станции «Площадь Александра Невского», а дальше по переходу на зеленую линию.

Выйдя на перрон, студенты остановились и переглянулись.

– Веди, Холмс! – произнес Артем.

Казалось, Славка аж дрожал от волнения. Он выдвинулся первым, Артем и Федор за ним.

Прошли недолго. Говорун неожиданно остановился, развернулся и встал как вкопанный, отчего Мельников, не успев сманеврировать, на полном ходу в него врезался. Чемезов, шедший рядом, успел пройти пару шагов дальше и быстренько вернулся к первым двоим. Скучковавшись в кружок, Артем с Федором уставились на Славку.

– Есть! – шепотом ответил Славка на их вопросительные взгляды.

– Что? – также шепотом переспросил Федор.

– Метка! На двери! Мы прошли, метров десять назад, справа по переходу. Я сначала не поверил глазам, но все сходится. Прямо как на той фотографии.

Чемезов проследил за взглядом Говоруна. Действительно, в нескольких метрах позади них в стене, декорированной мраморными плитками, была встроена небольшая дверь. Выполненная в том же цвете, что и стена, она была практически незаметной. На ней была лишь наклейка с восклицательным знаком.

Тем временем Говорун посмотрел по сторонам, утвердительно кивнул и продолжал тем же шепотом:

– Не спеша подойдем к двери, как будто что-то обсуждаем, и там остановимся. Я попробую дернуть ручку.

– Постой, мы же собирались просто ее найти и все, – вяло попытался остановить его Артем.

– Хочу проверить, открыта ли, – и Славка неспешной походкой направился к двери. Его спутники с неким сомнением на лицах двинулись за ним.

У двери компания снова собралась в круг. Чемезов смотрел в одну сторону перехода, Мельников – в другую, взгляд же Говоруна был полностью сосредоточен на ручке двери. Кроме самой обычной железной ручки, прикрученной на четыре из шести шурупа, в двери была еще замочная скважина врезного замка. Кое-где со вмятинами, это была самая обычная дверь, коих огромное количество было разбросано в коридорах подземки. Что означала наклейка с восклицательным знаком, никто из троих не знал. Как и небольшой перевернутый треугольник под наклейкой, будто неаккуратно нацарапанный гвоздем.

Пешеходов в переходе были единицы, но студенты высматривали больше не их, а работников метрополитена, могущих спугнуть искателей.

– У меня никого, – констатировал Чемезов.

– Тоже чисто, – подтвердил свою сторону безопасной Мельников.

– Пробую! – подбодрил себя Говорун. Взялся за ручку и потянул на себя.

Дверь поддалась и беззвучно открылась. За ней в тусклом желтом свете дежурного освещения, забирая влево, уходил узкий коридор. Говорун сильнее открыл дверь на себя, невольно притягивая взгляды Федора и Артема.

– Нельзя же просто уйти, – ни к кому определенно не обращаясь, произнес уже не шепотом Славка и неожиданно нырнул в открытую дверь.

– Славка, чтоб тебя, куда? Стой, Говорун! – воскликнул Артем и тоже скрылся в коридоре.

Чемезов на мгновение опешил. Оставшись один в переходе, он прикрыл дверь, судорожно пытаясь сообразить, как ему лучше поступить. На зеленой ветке, видимо, пришел поезд, отчего в дальней от него стороне перехода начали появляться люди, с каждой секундой все больше и больше, и уже плотной толпой приближающиеся к Федору. Он выдохнул, приоткрыл дверь с треугольным знаком и юркнул в коридор, плотно прикрыв ее за собой.

И сразу же очутился в тишине и полумраке. Теперь он по-настоящему разглядел габариты прохода – пройти тут можно было только друг за другом, пригибаясь под тяжелыми фонарями, свисавшими с потолка тяжелыми каплями в металлической обрешетке.

– Пацаны, – негромко крикнул он вглубь коридора. В полной тишине его голос прозвучал не то чтобы громко, но как-то незнакомо для него самого. На окрик никто не откликнулся, и Федор решил идти вперед.

Шагов через тридцать коридор стал заметно опускаться и резко забирать вправо. Лохмотья застарелой паутины кое-где свисали с фонарей, отчего Чемезову приходилось пригибаться все сильнее, чтобы не цеплять их лбом.

– Пацаны, да где вы уже? – снова позвал он пустоту. Но на этот раз услышал весьма скорый ответ:

– Да иди уже скорее, тут мы, – долетел до него голос Мельникова.

Еще через несколько минут Федор увидел и самого Артема. Он стоял вплотную к спине Славки, перед которым, судя по всему, была еще одна дверь. Федор подошел к ним впритык, перегнулся через плечо Артема и поглядел вперед.

– Закрыта? – почти с надеждой спросил он Славку.

– Сейчас узнаем! – отозвался тот.

– Блин, Слав, что хоть там может быть, ты знаешь?

– Портал! – загадочным полушепотом произнес Мельников.

– Какой к черту еще портал? Слушайте, пацаны, мож, ну его?

– Открываю, – не слушая его, произнес Славка и потянул за ручку.

Дверь дрогнула, поддалась и стала открываться. Она оказалась много толще первой, Славке приходилось прилагать видимое усилие, отворяя ее. Всем троим пришлось немного попятиться, позволяя двери открыться настежь, и представшая перед ними картина заставила их немало удивиться.

Огибая головами последний фонарь и подталкивая друг друга, они дружно вывалились на перрон какой-то неизвестной им станции метрополитена. Станция, безусловно, была давно заброшенной – в тусклом и непонятно откуда идущем свете отчетливо был виден большой слой пыли, в стене, из которой они вышли, то тут, то там зияли проплешины отвалившихся мраморных плит, осколки которых бесформенными кучами лежали тут же вдоль стены. Железнодорожный путь был только один, у другого края платформы.

– И где мы? – задал вопрос Артем. – Не помню я что-то такой станции.

– Заброшка, – произнес Говорун, – пацаны из клуба рассказывали, что вроде как две станции таких есть, которые построили, но так и не ввели.

– Почему? – спросил Чемезов.

– Официально все засекречено. А по слухам – чертовщина всякая начала происходить, после чего их законсервировали.

– Бр-р! – изобразил дрожь в голосе Мельников. – Интересно, откуда свет идет?

Постояв несколько секунд у выхода на платформу, студенты осмелели и решились немного пройтись. Посреди перрона по всей его длине были распределены три или четыре колонны, поддерживающие своды потолка, обложенные под стать стенам мраморной плиткой, также местами отпавшей. У одной из колонн Чемезов заприметил что-то, прислоненное с обратной стороны. Подойдя к ней поближе, он обнаружил небольшой деревянный раскладной стульчик, абсолютно, как ему показалось, не вяжущийся со всей остальной обстановкой. Только несколькими днями позже он осознал, что стульчик этот выглядел совершенно чистым, на нем не было и намека на слой пыли, но тогда этот факт остался незамеченным.

– М-да, вот уж тоскливое место, однако, – отозвался от другой колоны Артем, – а вы слышите, какая тут тишина. Мне кажется, я слышу, как сердце Славкино бьется.

И вправду, Федор только сейчас обратил внимание, что тишина, словно гигантское одеяло, накрывшее платформу, поглощала все звуки, делая воздух станции непроницаемым для звуков.

– Пацаны, сюда идите, – позвал друзей Славка, стоящий на краю перрона и смотрящий на рельсы. Когда Артем и Федор зачем-то вместе с найденным стульчиком подошли, он продолжил: – Гляньте на рельсы.

– Рельсы как рельсы, – резюмировал Мельников.

– На старые, правда, не похожие совсем, – высказался, в свою очередь, Федор.

– В точку! – сказал Славка. – Будто поезда и сейчас по ним ходят постоянно.

Артем вспомнил про фотоаппарат, достал его, направил объектив на платформу и, посмотрев в видоискатель, сделал снимок. Затем развернулся к спутникам и еще раз щелкнул кнопкой.

– Погоди, Артем, в кресле меня зафиксируй, – Федор разложил стул и сел на него, закинув ногу на ногу.

Пока Артем и Федор фотографировались, Славка спрыгнул на путь и стал что-то внимательно рассматривать внизу.

– Федька, дай ему стул. Говорун, ну-ка, присядь-ка, для истории.

Славка сел на стул, достал из кармана бутылку пива и замер для фото.

– Артем, я тоже хочу на путях, – воскликнул Федор.

Мельников с Чемезовым подтянули Славку обратно на перрон, после чего вниз спрыгнул Федор.

– Слав, дай-ка мне бутылку, Артем, а ты с той стороны зайди, я к тебе развернусь.

Федька расположился на стульчике, развернулся вполоборота, посчитав, что так и с пивом на переднем плане он будет выглядеть максимально брутальным.

– Готов! – крикнул он Артему. – Снимай!

Мельников прильнул к видоискателю. Все, что произошло затем, было настолько стремительно, что Федор толком ничего не понял.

Глядя в видоискатель, Артем мгновение спустя изменился в лице и испуганно вскрикнул:

– Что за черт?!

– Что такое? – удивленно спросил Чемезов.

– Федька, поезд! – истошно заорал Мельников. В безмолвии пространства его крик, совсем не похожий на шутку, был сопоставим с ревом двигателей авиалайнера.

Смысл услышанного в долю секунды дошел до Чемезова. Он развернулся: прямо на него из туннеля на полном ходу вылетал поезд. Все в той же обволакивающей полнейшей тишине – ни стука колес, ни характерного скрежета и скрипа. Ни единого звука.

Какие мышцы сработали, Федька не понял. Ослепленный одиноким прожектором, он в последний момент успел-таки каким-то образом отпрыгнуть и слиться спиной со стеной платформы.

В то же мгновение состав с ним поравнялся. С тусклым светом в салонах нескольких вагонов в гробовой тишине короткий состав за две-три секунды пролетел открытый станционный участок и снова скрылся в тоннеле.

Пожалуй, только сейчас Федор осознал случившееся. Сердце билось так, что каждый удар отдавался в ушах настоящим взрывом, а все они сливались в один сплошной гул. Глаза ничего толком не видели, никак не могли отойти от яркого света фары бешеного поезда.

Прошло, наверно, секунд двадцать, пока Чемезов смог прийти в себя и начать ощущать действительность. Бутылка пива разбилась о стенку, и теперь вся рука была в липком пенном ее содержимом, зрение вернулось, пульс от гула начал возвращаться к ритму. Он машинально посмотрел по сторонам и молнией выскочил на платформу.

Ни Славки, ни Артема нигде не было. Федька стал судорожно озираться по сторонам, но его спутников нигде не было.

– Что за? – язык прилип к небу. Чемезов, сделав усилие, чтобы сглотнуть, крикнул: – Пацаны?

Получилось сдавленно и вполголоса, точно так же, как бывает во сне, когда пытаешься кричать, но ничего, кроме мычания, не получается.

На автопилоте подняв руки к голове и растрепав волосы, облизнув совсем высохшие губы, Федька предпринял еще одну попытку позвать друзей.

– Пацаны! Славка, хорош чудить! Артем, что б тебя, вылазь! Да что происходит на сам…

Договорить не получилось. На последнем слове Чемезов физически почувствовал, как пульс снова начал зашкаливать, и им начала овладевать паника. Необъяснимый ужас, идущий откуда-то изнутри, сначала сжал желудок, а затем и легкие, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Страх, идущий от самого подсознания, выдал организму команду «БЕЖАТЬ», после чего сознание Чемезова отключилось.

В себя он пришел только на набережной Невы, одиноко бредущий в сторону Финского залива. Как он выбрался из метро и как оказался тут, вспомнить он не мог. Рука по- прежнему была липкой от пива, но более ничего не напоминало о случившемся.

Кроме одного факта – шел он абсолютно седой, однако видеть этого пока еще не мог...

Федор Васильевич вздрогнул. Образ из прошлого задрожал, стал бледнеть и, наконец, полностью растворился. Чемезов допил кофе, еще коротко взглянул на фотографию на стене и развернулся к монитору.

Ни Вячеслава Говоруна, ни Артема Мельникова он с тех пор больше не видел. А через год на его домашний адрес пришло письмо. В конверте была лишь фотография формата А4 того самого момента с той самой станции. И никакой записки.

– Вот и я, Иван, все думаю, как так? – промолвил Чемезов и снова углубился в работу.